Словно ничего не случилось - Линда Сауле

близко, что их вершины взмывают в воздух прямо за палисадником. Женщина настолько поражена этим зрелищем, что на мгновение замирает, стараясь разглядеть воду, присутствие которой так очевидно. Земля дрожит у нее под ногами, и женщина пошатнулась, пытаясь ухватиться за воздух. Опоры нет, она беспомощно уперлась ногами в нестабильную землю, пытаясь поймать равновесие, найти оплот безопасности.

Что-то трещит позади, со стороны дома, словно дерево ломается пополам. Но у них на участке нет деревьев. Она оборачивается, но не может найти источник шума – дождь заливает ей глаза. Она делает неуверенный шаг к ступеням, еще один, собираясь встать на лестницу, убежать, пока еще не слишком поздно, и только теперь понимает, что между ней и плато, где стоит основная часть дома, пролегла трещина шириной в полметра. Не беда, она перепрыгнет ее. Только соберется с духом, нацелится… И когда она только собирается сделать прыжок, слегка присев, рассчитывая силы, земля под ней снова качается, и трещина разверзается, превращаясь в оскаленную пасть. И из основания этой пасти, из бурлящего внизу водоворота, вверх, как гейзеры, брызжут струи морской воды. «Боже», – шепчет женщина в страхе: почему море у нее под ногами? Когда оно успело так близко подойти к дому?

Везде вода. Теперь женщина в ловушке, она все еще пытается найти способ перебраться к дому, на безопасную часть земли, в бессильной попытке мечется вдоль разлома, но прыгать уже поздно – теперь качающийся уступ и дом сами по себе. Теперь она узница этого клочка суши, держащегося на чем-то невидимом, наверное, на каменных приступах на берегу, тех, что насыпали службы, – уродливой формы бетонных глыбах, похожих на угольный керн. Они должны были удерживать воду на безопасном расстоянии, не позволять морю приблизиться к дому. Они не помогли.

И тут она слышит крик. Из дома выбежали мужчина и девочка, они раздеты, на них нет защитных плащей, они бегут к ней, оступаясь, поскальзываясь, мужчина оборачивается и подталкивает дочь обратно в дом, но та сопротивляется, и мужчина бросает эти попытки. Время ускоряется, и вот они уже по ту сторону, и между ними и женщиной – громадная расщелина. Мужчина кричит, слова заглушает грохот стихии, он тянет руки в бесполезной попытке дотянуться до жены, между ними слишком большое расстояние, и он не решается прыгать, боясь провалиться в разлом, в смертельную пучину. Он пытается разглядеть, что происходит внизу, но темнота слишком плотная, и он видит лишь то, что освещает пара подвесных фонарей. Этого света недостаточно, к тому же он мигает, когда порывами ветра фонари вертит то в одну, то в другую сторону. А тем временем уступ теряет значительные куски породы, которые, размягчившись, с легкостью расслаиваются и вертикально сползают вниз. Отломанный кусок земляного торта, опадающий под собственным весом. Вода пенится, отмывая все новые и новые куски, и, подъев основание, готова проглотить и то, что ползет сверху, – сначала остатки каменного ограждения, потом куски почвы с почерневшим дерном, складной садовый стульчик. Один за другим пропадают в темноте привычные предметы, еще немного, и невидимая рука как покрывало потянет на себя брезент, таща за ним нежные нарциссы, безжалостно сминая их в хаотичный ком из грязи, стеблей и лепестков.

Женщина истошно кричит и хватается за край брезента, но не выдерживает противостояния и отпускает руку. Она видит, как сверкающая молния освещает пустоту там, где еще вчера цвели прекрасные цветы, и в беспомощности оглядывается. Кажется, только теперь она окончательно понимает, что земля вокруг нее критически уменьшилась, пространство сократилось, теперь плато стало еще ниже, как подтаявшее мороженое, оно неравномерно оседает, готовое вот-вот повалиться набок. Мужчина бежит вдоль крыльца, хватает инструмент, прислоненный к стене. Это грабли, такие длинные, когда работаешь с ними в саду, но теперь недопустимо короткие, бесполезные. Он с досадой отбрасывает их прочь и в ужасе и бессилии хватается за голову измазанными в грязи руками. Девочка застыла на краю пропасти, глаза ее полны ужаса, рот открыт в немом крике. Но ее мать слышит этот крик, и он проникает ей в самое сердце, заставляя на секунду остановиться и сделать последнее усилие, чтобы удержаться – или хотя бы поверить, что ей удастся спастись.

Женщина оглядывается, находит середину своего оплота и становится на четвереньки, чтобы не упасть, не соскользнуть вслед за громадными, один за другим откалывающимися кусками. Желтый плащ ярким пятном пылает среди всеобщего мрака, хаоса и водных потоков. Она держится изо всех сил за остатки земли, которая всегда была к ней так ласкова, хранила тепло даже в самые холодные месяцы, а теперь пытается столкнуть ее, освободиться, причинить вред. Руки женщины скользят, когда она вгрызается пальцами в почву, качаясь, словно на лодке, попавшей в шторм. Она снова слышит крики. Находит силы махнуть дочери, чтобы та отошла подальше, чтобы не упала, чтобы забрала отца и спряталась в доме. Чтобы не увидела.

Мужчина слушается и делает шаг назад, дочка же вырывает свою руку из его и в отчаянии готова прыгнуть. Она верит, что ей под силу преодолеть это невероятное расстояние, как любой ребенок, она верит в свое всемогущество. «Назад, назад!» Женщина кричит, а вокруг лишь грохот, с обрыва катятся комья глины, камней, земля взбунтовалась, теперь она жива, свободна, она обезумела.

На мгновение все застывает, во всем – очевидность неотвратимости, ничего уже нельзя изменить. Земля под ногами вздыхает в подтверждение, приподнявшись и качнувшись, лопается изнутри и распадается. Бурлящий поток подхватывает фрагменты и, провернув, сталкивает между собой с такой силой, что они превращаются в месиво. Желтое пятно мелькает в этом пенистом черном водовороте, но это уже не похоже на человека, скорее на пластиковый пакет, брошенный в бурлящую реку, или на сердцевину нарцисса, втоптанного в грязь. Всего пару секунд оно еще виднеется, но тоже гаснет, безжалостно поглощенное тьмой.

И когда наступило утро, оно принесло с собой много горя. А еще техники и людей, пришедших на подмогу. И все эти люди, бродя по берегу, оглядывали покосившийся дом, и берег, и рыхлый обрыв, и комья грязи, и дыру вместо двора. Эти люди нашли тело. И желтый плащ. И даже складной стульчик. А спустя час, на месте, где когда-то возвышалось плато с нарциссами, а теперь зияла отгрызенная от скалы пустота, они нашли кости. Большие и белые. Частой решеткой громадных ребер они торчали из песка, словно каменные пальцы, указывающие на что-то, никем доселе на этой земле не виданное. Так люди нашли великана.

Глава 21

Это Джош. Последовал за мной в темноту.

Он выходит из машины и обнимает за плечи, пытаясь прощупать температуру, думает, что я замерзла, трогает лоб шероховатым движением пальцев. Я не могу ответить, хочу, чтобы он сам понял, куда я держу путь. И он догадался, считал в моих глазах. Понял, что дорога мне нужна, только чтобы она поскорее закончилась. Я сажусь в машину, ведомая его рукой, он везет меня туда, где есть ответы. Никакое ожидание не может длиться так долго, как жизнь.

Джош смотрит недоверчиво. Он считает иначе. Он требует поставить точку.

Движение автомобиля непрерывно, кажется, дорога не кончится, но и он, и дорога в конце концов честны. Мы на месте.

Море внизу. Идем туда, Джош, если хочешь узнать то, что знаю