Абсолютное соло - Роман Сенчин

Ему никак не представлялась картина: мать в замке. Мать с коровьим выменем в распухших пальцах, мать с вилами, с граблями, у печки – запросто, мгновенно. Мать в замке – у камина, в кресле, пледом обернутые ноги – нет, никак, никак.

Для других, чужих ушей, наверное, еще неуловимо, а ему услышалось надсадно-предсмертное тарахтенье их «Беларуси». Значит, у отца все слава богу… Отец… Правду ли сказал Иван Иваныч про отца – что не только в курсе, а сам почти… как сказать?.. инициатор переезда? Что, дескать, мог не подписать и подписал?.. Но мог ли не подписать?.. И почему тогда им с матерью ни словом?.. Решил оставить на потом, чтоб сразу перед фактом?.. А?

Прибежала Ленка. Сумерки. Глаза ее светились, как два фонарика.

– Ты здесь?

– Да, – Юрий подвинулся на ящике, – садись.

Снова вжимается в него и шепчет:

– Я так тебя люблю, так боготворю…

Юрий чувствует, как от этих слов перехватывает дыхание, горло заваливает чем-то сладким, душащим. Вот бы сейчас, после таких признаний – умереть. И всё…

– …Всё хороводятся, – привычно недовольно ворчит мать, вернувшись со двора в избу, начав собирать на стол к ужину и исподволь готовясь к тяжелому, рожденному визитом человека на блестящей и большой машине разговору с мужем. – Всё голубятся… И неймется им. Тут скоро… чёрт-те чё, а тут… Халда она и есть…

– Ты не мешай, – говорит отец, звеня штырьком рукомойника. – Дело молодое. Куда что повернет… Глядишь, она нам его выходит еще… И – заживем. Так, мать, скоро заживё-ом!..

2004 г.

1

Взяв пиво, хлеб и вилку, парень в поношенной куртке «пилот» направился к столику у окна. Марина знает – через пару секунд, разложив деньги в ячейках кассы, Алла Георгиевна скажет ей то же, что говорила вчера и множество предыдущих дней: «Двойную пельменей!»

– Мариш, двойную пельменей!

Марина встает с просиженного, шаткого стула, идет на кухню.

– Двойную пельменей, – передает слова начальницы поварихе Тае.

Та с готовностью кивает, достает из холодильника целлофановый мешочек. Бросает в кастрюлю с кипящим бульоном белые мучные полумесяцы. Считает вслух:

– …семь, восемь… одиннадцать, двенадцать. – И вторую порцию: – Раз, два… семь, восемь… двенадцать.

Марина возвращается в зал, садится, закидывает ногу на ногу. Парень, сгорбившись, не спеша глотает пиво, смотрит за стойку, на полки с бутылками. Половина бутылок пуста давным-давно, они стоят для красоты и глупой солидности. Из-под текилы, французских вин, коньяка, бальзама. По краям полок – искусно вырезанные из пластиковых газировочных полуторалитровок вазочки. Это Тайка иногда мастерит.

В зале десять столов. Два сейчас заняты. Парень в «пилоте» и еще вот старик, жадно и безобразно рвущий бифштекс своими беззубыми челюстями… Раза три-четыре в неделю он приходит сюда, заказывает бифштекс, минут сорок возится с ним, затем ковыряет во рту спичками, ломая их одну за другой, складывает на пустую тарелку, а уходя, непременно довольно громко ворчит, наверное, рассчитывая на ответ: «Шарлатаны… тоже – бифштекс! Не умеешь, так зачем браться? У, мошенники!» Марина, Алла Георгиевна провожают его равнодушным взглядом, как нечто привычное и неизбежное. Пускай ворчит, зато стабильно является, помогает «Забаве» своим тридцатирублевым заказом.

– Принимай, готово! – слышит Марина голос из кухни. Сначала поднесла тарелку Алле Георгиевне, та плюхнула на край сметану мерным половничком.

Освобождая место перед собой, парень выпрямился, убрал со стола локти. Марина произнесла заученно-сладким голосом:

– Приятного аппетита!

– Спасибо, – парень взялся за вилку и уже вслед Марине, тихо и жарко спросил: – Простите, вы меня не узнаете?

Она обернулась, приостановилась:

– Конечно, вы же наш постоянный клиент.

Улыбнулась по возможности ласковей и направилась к своему стулу.

Старик, дотерзав бифштекс, ковырялся во рту, обнажив ярко-красные, раздраженные работой десны с несколькими черноватыми осколками зубов. Марина со страхом и любопытством засмотрелась туда, затем, очнувшись, резко перебросила взгляд в окно.

Но в окне ничего не видно – стекла запотели, покрылись белой холодной испариной. Да там, за окном, и нет ничего интересного. Редкие прохожие, редкие машины, на той стороне улицы – скучная кирпичная пятиэтажка. Между рамами пылится искусственное деревце с голубовато-зелеными листьями.

Парень, снова навалясь локтями на стол, уничтожает пельмени, почти не жуя, плотно заедает их хлебом. Взял, кажется, пять кусков; всегда берет пять кусков…

– Алла Георгиевна, – зовет Марина, – включите радио. С музыкой всё веселей, но целыми днями не послушаешь – голова к вечеру чугунеет. Нет, все-таки музыка помогает – хоть какое-то движение времени, намек, что где-то весело и хорошо. Где-то круглые сутки – весело и хорошо.

Начальница не торопится исполнять просьбу, она занята чтением книжки. Сейчас кончит абзац, тогда включит… Марина вздохнула, вытянула из пачки «Союз-Аполлон» сигарету. В это время поднялся старик и, натягивая черную спортивную шапочку на высохший череп, начал:

– Накорми-или, шарлатаны… десны до крови… бифштекс тоже… брюшины нажарят… у-ух, развели тут…

Шурша коричневой болоньей плаща, доплелся до двери, с трудом приоткрыл ее, вышел на тротуар. Дверь хлопнула, по стеклу окон, по стаканам на подносе пролетел тонкий жалобный звон. Звон заглушила модная песенка из магнитолы: «Ну где же ручки, ну где же наши ручки? Поднимем наши ручки и будем танцевать…»

Приятный, но вообще-то обычный девчоночий голосок. У многих точно такой же и поют многие, а по радио крутят немногих. И их все знают. Звезды… Тайка вон мечтала, несколько лет пробивалась, а все без толку. Голос у нее красивый, петь умеет, слух, говорят, идеальный, зато лицо, фигура… Такая деревенская девка. Круглолицая, крупная, ноги, как дубины, толстые. Такой не песенки со сцены петь, а коров доить, масло свое вологодское делать, а по вечерам прыгать по сеновалам…

Марина усмехнулась и задумалась о себе. Она симпатичная, тонкая, фигуристая, а голос зато… Тайка и скороговорки заставляла учить, и петь – без толку. Два-три слова еще получаются более-менее, а если начинает что-то рассказывать – ни фига, сама чувствует, люди не разбирают. Тайка, сестра Вера, Алла Георгиевна, они привыкли, а посторонние… Но нечасто Марине приходится посторонним рассказывать, только по пьянке если…

Дверь открылась, вошли женщина и мужчина с ребенком лет трех. Остановились у стойки, смотрят в меню. Алла Георгиевна, подобрав свои мощные телеса, ожидает заказов.

Муж и жена совещаются неслышно, почти равнодушно, ребенок лениво канючит. Оглядываются на тесный, чистенький зал, на белые пластиковые столы и стулья. На каждом столе набор со специями, искусственные цветы в сделанных Тайкой из бутылок вазочках. Салфетки, пепельницы…