Сложные отношения - Стефани Лоуренс

Глядя в ее разгневанные зеленые глаза, Хейзелмер, как прежде Ферди, разом потерял нить разговора.

— Хелен? — озадаченно переспросил он.

— Она ваша любовница! — язвительно вскричала Доротея.

— Моя кто? — Его слова были подобны удару плетью, и Доротея поморщилась. Едва сдерживая рвущуюся наружу ярость, Хейзелмер приблизился к ней на шаг. Прищурившись, он спросил притворно мягким голосом: — Кто вам сказал, что Хелен Уолфорд — моя любовница?

— Не думаю, что вас это должно беспокоить…

— Вы заблуждаетесь, — перебил он. — Меня это чрезвычайно беспокоит, потому что Хелен Уолфорд никогда не была и не будет моей любовницей. Так кто же, моя легковерная мисс Дэрент, вам такое сказал?

Посмотрев в его ореховые глаза, в глубине которых бушевал ураган, Доротея поняла, что он не лжет.

— Граф де Ване, — наконец ответила она.

— Человек, не заслуживающий доверия, — отмахнулся Хейзелмер. — Возможно, вам небезынтересно будет узнать, что Хелен Уолфорд я знаю с тех пор, как ей исполнилось три года. Однако, — продолжил он, делая шаг вперед и вставая рядом с Доротеей, тем самым заставляя ее смотреть на него, а не на стул, стоящий между ними, — вы до сих пор не объяснили, почему предпочли столь публично пренебречь мной?

Хотя он говорил низким ровным голосом, Доротея уловила нотки подавляемого гнева. Она понимала, что повела себя неправильно, но его следующие слова напрочь лишили ее желания извиняться.

— Я же предупреждал, что в Лондоне вам лучше забыть о своих провинциальных манерах.

Тут Доротея яростно повернулась к нему, и маркиз удивленно замолчал.

— Как вы смеете говорить со мной о манерах? Объясните прежде собственное поведение, если сумеете! Я знаю, что вы ухаживали за мной, просто чтобы влюбить в себя, потому что я не подчинилась вашему легендарному очарованию. Ах, кузина Марджери мне все отлично объяснила…

Больше она ничего не успела сказать. Пораженный ее словами, маркиз побледнел. Осознав суть предъявленных ею обвинений, он дал волю своей тщательно сдерживаемой страсти. Одним быстрым движением Хейзелмер сгреб Доротею в охапку и приник к ее губам в яростном поцелуе. Запаниковав, она стала сопротивляться, но его пальцы, как и прежде, вплелись в ее волосы, удерживая голову неподвижной, а другая рука крепче обхватила за талию и прижала к себе. В мгновение, промелькнувшее между одним ударом сердца и следующим, характер их поцелуя изменился, став невероятно нежным. Ее губы раскрылись, повинуясь его мягкому приказу, и она пустилась в плавание по волнам ощущений. Доротея испытывала головокружение и ошеломляющее желание, с каждой секундой становящееся сильнее, превращающееся в силу, которую из-за отсутствия опыта она не в силах была сдержать. Она поняла, что самым бесстыдным образом отвечает на его пылкий поцелуй, но ей было все равно. Ей хотелось лишь одного — чтобы он никогда не останавливался.

Хейзелмер стал покрывать поцелуями ее лоб, веки, подбородок, изящную белую шейку, затем снова вернулся к покрасневшим губам, чтобы осторожно познать сладость ее рта. Доротея застонала, выражая одобрение, и обвила его шею руками, запустив пальцы в его черные волосы. Мысленно улыбнувшись, Хейзелмер стал целовать ее с удвоенной энергией, раздувая в ней огонь желания, грозящий в конечном итоге поглотить их обоих. Угадав в Доротее такую же страстную натуру, как и его собственная, он, не стесняясь, требовал и получал. Ее капитуляция была полной и недвусмысленной, и у Хейзелмера не оставалось сомнений, что эта женщина должна принадлежать ему душой и телом, как он того и хочет. Радуясь ее реакции, маркиз теснее прижал ее к себе, чтобы она почувствовала и осознала истинную силу его желания.

Доротея едва не лишилась чувств. Крошечная частичка ее сознания пребывала в ужасе от происходящего, от того, что его руки бесстыдно бродят по ее телу, заставляя содрогаться от страсти. Остальной части сознания не было до этого никакого дела. Доротея подозревала, что рано или поздно Хейзелмер все же остановится, но пока это длится, она будет наслаждаться! Не осмелится же он соблазнить ее прямо в бабушкиной гостиной, правда?

Судорога, сотрясшая ее тело, привела Хейзелмера в чувство. Он должен немедленно уехать, в противном случае вообще не найдет в себе силы расстаться с ней. Он просто обязан так полупить, ведь они находятся в Мерион-Хаус, а не в одном из его многочисленных поместий. Если он посмотрит ей в глаза, то точно не сможет никуда уехать. Сейчас маркиз не был в состоянии говорить с ней. Ему требовалось побыть в одиночестве, чтобы обдумать случившееся, потому что в настоящий момент всем его существом завладело физическое желание, которое не опишешь словами. Хейзелмер понял, что они переступили некий порог, отрезав себе путь к отступлению. Поэтому, внезапно отстранившись от ее губ, он схватил Доротею за руки и почти грубо оторвал от себя, после чего развернулся и поспешно зашагал к двери. Забрав свои перчатки, он открыл дверь и вышел из гостиной.

Лицо маркиза приняло привычное замкнутое выражение, а прическа совсем не растрепалась, поэтому Меллоу, ожидающий в прихожей, решил, что ничего серьезного не случилось. Он поспешил распахнуть дверь перед его светлостью.

Выйдя из дома, Хейзелмер зашагал через площадь в собственный особняк. Сторонний наблюдатель не заметил бы в нем ничего необычного, хотя в действительности он пребывал в замешательстве и был не способен рассуждать трезво. Гнев, разочарование, уязвленная гордость и странное ощущение эйфории были лишь некоторыми из овладевших им эмоций. Ему нужно уехать из Лондона, чтобы как следует обдумать изменившийся характер их с Доротеей отношений. Стоило ему войти в Хейзелмер-Хаус, как из-за зеленой суконной дверцы появился Майттон. Маркиз остановился у подножия лестницы.

— Я решил немедленно ехать в Лестершир. В Лондон собираюсь вернуться в следующий вторник. Пошлите ко мне Мургатройда, а Джиму велите запрячь пару гнедых лошадей в двуколку и подать к крыльцу через десять минут.

— Да, милорд, — ответил Майттон.

Он знал своего господина с тех пор, как тот был совсем ребенком, поэтому немедленно отправился в комнату для прислуги передавать распоряжения, добавляя от себя, что хозяин чертовски не в духе. Не говоря ни слова, все бросились исполнять приказ. Мургатройд бегом поднялся по лестнице.

Стоя перед зеркалом и вытаскивая из шейного платка булавку с бриллиантовой головкой, Хейзелмер внезапно повернулся к своему камердинеру, занятому упаковыванием вещей:

— Мургатройд, пойдите перехватите Джима, пока тот не ушел, и передайте ему, что я оставил двуколку у Мерион-Хаус. Если же он ушел на конюшню, пошлите за ним одного из лакеев и возвращайтесь ко мне.

Мургатройд поспешно вышел и спустился по ступеням настолько быстро, насколько позволяло чувство собственного достоинства. Хейзелмер мрачно изучал свое отражение в зеркале. Если слуги еще не догадались о причине его нынешнего мрачного настроения, то заявление о том, где он оставил свою двуколку, уж точно прояснит все сомнения.

Мургатройд вошел в комнату для слуг в тот самый момент, когда одетый в ливрею Джим собирался уходить. Слова Мургатройда вызвали несказанное удивление, так что в следующее мгновение все слуги под тем или иным предлогом высыпали на улицу. Увидев двуколку, в самом деле стоящую на другой стороне площади у крыльца Мерион-Хаус, Майттон, Джим, Мургатройд и Чарльз удивленно переглянулись.