Клановое проклятие - Игорь Ковальчук

С трудом открыв глаза, Мэл в неудовольствием посмотрел на того, кто хлестал его по щекам. На этом человеке была форма и довольно терпеливое выражение лица. Заметив, что «объект» пришел в себя, он посмотрел на него с добродушным негодованием – такого сочетания Мортимеру еще не доводилось видеть.

– Ты что сделал-то, а? Что наделал?

Мэлокайн попытался припомнить, что же он такое наделал. Что-то наделал, точно, в глубинах памяти, а вернее, наоборот, на самой поверхности, очень клочно, сохранилась память о чем-то весьма неприятном. О чем-то настолько мерзком, что ни запоминать не хочется, ни понимать, как такое возможно.

– Нет, ну что ты наделал, а? Где твоя дочь?

«Эмита», – подумал ликвидатор – и вдруг вспомнил. Кровь прилила к горлу, и мужчина почувствовал, что задыхается. Перед глазами потемнело, и он откинулся назад, прикрывая глаза.

– Эй-эй, не уплываем! – вскричал полицейский и врезал Мэлу еще разок – слегка, просто чтобы привести его в чувство. Мэл даже не обиделся. Лупит – ну и пусть.

Потом его били уже сильнее, и все время спрашивали о дочери, требовали, чтобы он признался в изнасиловании и нанесении телесных повреждений – уже какие-то другие полицейские. Ликвидатор молчал, но не из хитрости, не потому, что хотел уйти от какой-либо ответственности, если действительно виноват, и не оттого, что сомневался – произошло ли все-таки несчастье или нет. Просто ему было все равно.

Побоям он даже был немного рад – боль здорово отвлекала его от попыток вспомнить, что же кроется за тем самым темным облаком, окутавшим все случившееся после того, как он – это Мэл помнил – содрал с дочери одежду.

Он мог бы хотя бы смутно понять – тут что-то не так. Отсутствие каких-либо воспоминаний о том, что было до его необъяснимого нападения на Эмиту, и почему у него настолько снесло крышу, что он поднял руку на дочку, казалось бы, могло послужить путеводной звездой на этом нелегком пути. Но Мэлокайну было глубоко наплевать на собственную особу и на все произошедшее с ним – он думал только о дочери. Вернее, первые часы не мог думать вообще, только что-то тупо болело в груди, и иногда всплывало в голове: «Эмита…»

Ничего не добившись от задержанного, его бросили в камеру предварительного заключения, где он оказался еще с четырьмя мужчинами разного возраста. Все они, неопрятные и грязные, старались держаться подальше от двухметрового измочаленного новичка, должно быть, подозревая в нем опасного громилу. А Мэл лежал на бетонном полу лицом вниз и не хотел жить.

Потом стало еще хуже. В голову пришло, что ведь Эмите-то сейчас намного хуже. Ликвидатор вскочил, заметался, как дикий зверь – сокамерники ловко уворачивались с его пути – в отчаянии впору было грызть прутья решеток. Но это нисколько не помогло бы ему. Хотелось немедленно, сейчас же лететь, спасать дочку – а отчего, он и сам не знал. Время от времени в голову приходила мысль, что ему-то как раз к Эмите, наверное, не стоит соваться, и в ближайшие годы лучше не попадаться ей на глаза – если он действительно что-то с нею сделал.

Если он действительно что-то с нею сделал, ему лучше сгинуть на Звездных. Как он сможет смотреть ей в глаза?

Как ни странно, ему полегчало уже на следующий день – уж слишком здоровая была психика у этого Мортимера, чтобы затерзать себя подобными размышлениями до смерти. Вспомнились и Моргана, и двое сыновей, и младшая малышка – всем им он нужен. Если старшая дочь не пожелает видеть его, что ж, ему придется с этим смириться. Если бы в жизни все было так просто…

Вместе с чувствами и желанием жить вернулась ненависть. Он знал, что сам по себе был не способен на подобный поступок. Значит, надо найти того, кто виноват в случившемся, и разобраться с ним так, как он того заслуживает. Такая ситуация, очень понятная любому мужчине, почти совсем его успокоила: если есть ясная и очевидная цель, любое испытание всегда легче перенести. Когда мужчина устремлен кому-то начистить физиономию, времени и внимания на душевные переживания уже не остается.

Сокамерникам Мэлокайна принесли обед – миски с варевом, которое условно называлось «супом», и по куску хлеба. Ликвидатору не принесли ничего.

– Я что, еще не на снабжении? – поинтересовался он.

– Заткнись, – холодно ответил ему представитель закона, стоявший у решетки, заменявшей дверь. – Когда признаешься, тогда и получишь пайку.

Мэл пожал плечами и сел спиной к решетке. Он умел подолгу поститься и знал, что не помрет от голода за пару-тройку дней. Может потерпеть и больше, если в том возникнет нужда. Он знал, как себя вести, если с едой напряженно – надо поменьше двигаться и терпеть.

Он не пытался качать права (смутно догадываясь, что подобная ситуация только порадовала бы рьяных полицейских), ничего не требовал, даже звонка родственникам или адвоката, хоть и знал, что имеет право и на то, и на другое. Если бы законники хотели предоставить ему положенное, они сказали бы сами. А так бессмысленно настаивать – он просто еще пару раз получит по ребрам.

Его морили голодом только три дня, а потом все-таки принесли еду. Мэлокайн не знал, что все эти дни отец упорно пытался добиться встречи с ним. Сперва упирал на родственную связь с арестованным – полицейские лишь разводили руками – потом на свое положение адвоката.

– Ну, и что мне твой адвокатский диплом? – откровенно сказал ему один из полицейских. – Плюнуть и подтереться. Ты – отец этого придурка, а значит, не можешь представлять его интересы в суде.

– Положим, его интересы будет представлять какой-нибудь другой юрист, – невозмутимо ответил Мэльдор, игнорируя хамство, за которое в другой ситуации ухватился бы обеими руками. Он нутром чуял – сейчас лучше избрать другой путь. – И вы обязаны пустить к нему защитника.

– С чего это? Он пока еще не подследственный.

– Хорошо, тогда предъявите мне постановление. В чем обвиняют моего сына?

– А вы не знаете? – сообразив, что имеет дело с профессионалом, представитель закона решил обезопасить себя и стал немного более вежливым. – Он обвиняется в изнасиловании. В изнасиловании собственной дочери. Кстати, вы обязаны привезти девочку на обследование в центр судмедэкспертизы.

– Я ничего не обязан, – возразил Мэльдор. – Девочка находится в полном порядке, и ее решительно никто не насиловал.

– Интересное заявление. А доказательства?

– Я представлю доказательства, как только мне предъявят постановление.

– Слушай, парень, никаких условий ты мне ставить не можешь, – разъярился полицейский.

– Ладно. Никаких условий. Но и я тогда без всяких условий пойду по самому что ни на есть законному пути. И не надо мне рассказывать сказок. Адвоката вы обязаны пустить к любому арестованному. Даже если он и не находится под следствием. Тем более если он не находится под следствием.

Юрист скоро доказал, что он прекрасно знает законы. Жалобы во все инстанции посыпались градом. Мортимер не пытался обвинять представителей закона в чем бы то ни было серьезном, ничего не приписывал, не пытался сгущать краски, как делало подавляющее большинство жалобщиков, он жаловался лишь на препоны, чинимые ему и адвокату, которого он нанял («нанял» – сильно сказано, поскольку Мэльдор обратился к родственнику, и, само собой, ничего ему не платил).