Ночь сурка - Инна Бачинская

Они выпили в гробовом молчании. Дядя Паша крякнул неодобрительно — спич Дима ему не понравился.

— Вы кушайте, кушайте! Леонард Константинович был бы рад… — Лиза, украдкой вытирая слезы, бегала из гостиной в кухню, носила блюда и тарелки.

— За Рубана! — крикнул, вскакивая, Иван. — За выдающийся талант!

Они выпили. Поспешно, как показалось Федору, желая напиться и избавиться наконец от страха, понимая, что если они все здесь, на виду друг у дружки, то можно перевести дух. Ничего не случится.

Нехотя потянулись за салатами, заработали челюстями, сначала неохотно, потом охотнее. Разливать стали чаще, торопливо опрокидывали, тянулись за закусками. Глаза заблестели, жесты стали размашисты, они нашли себе занятие…

Федор старался не смотреть на убийцу Андрея Сотника… неудавшегося убийцу, пытаясь вспомнить, подозревал ли он… Он не знал. Ему казалось, что подозревал. Хотя нет, не подозревал, что именно… этот. Он подозревал всех. Теперь, когда наступила относительная ясность и кусочек пазла лег на свое место, вопросов по-прежнему оставалось больше, чем ответов. Но уже забрезжил просвет в глухом порочном круге, и проступила жесткая определенность факта.

Мысли его перебил громкий стук в дверь. Елена вскрикнула, Стелла схватилась рукой за горло; дядя Паша вскочил, обвел всех подозрительным взглядом и вышел. Они недоуменно переглядывались, они перестали жевать, они застыли с перекошенными лицами, на которых снова проступил страх.

Громкий голос, громкие шаги… На пороге появилась ведьма Саломея Филипповна и сказала басом:

— С праздничком!

Громадная, с черными патлами, она смотрела на них черными пронзительными глазами, неприятно усмехаясь. Никто не шелохнулся и не произнес ни слова. Взгляды были прикованы к странной и страшноватой фигуре на пороге.

— Садитесь, Саломея Филипповна! — засуетилась Лиза. — Сюда!

— Штрафную дорогой гостье! — рявкнул Дим, вскакивая и наливая водку в бокал.

— Картошечки с мясом, — Лиза подсовывала гостье тарелку со снедью. — Огурчики! Закусить…

— За Леонарда Константиновича! — Саломея Филипповна приняла бокал и выпила залпом.

Федор встретился с ней взглядом, и она ухмыльнулась ему с видом заговорщицы.

Они снова пили и ели, торопясь, неопрятно, некрасиво, словно переступили какой-то порог, за которым правила приличий уже не действуют. Никто не спешил уходить, никто не хотел оставаться один. Они пили и ели, расслабившись впервые за последние дни, словно наверстывали упущенное.

Федор, незамеченный, выскользнул из гостиной — ему хотелось подумать. В коридоре, однако, ему пришла в голову некая мысль, и он, оглянувшись, стал подниматься на второй этаж. Наверху он, снова оглянувшись, толкнул дверь в комнату Дима и Наташи-Барби. Горел ночник, слабо пахло… Федор узнал запах! Не то мятой, не то лавандой…

Он нашел флакон лосьона после бритья «Herbs of Bulgaria» с запахом лаванды в тумбочке Дима. Судя по беспорядку — там вперемешку валялись станок для бритья, пачка лезвий, несвежие носки, — это была его тумбочка.

Федору показалось, что он услышал скрип ступеньки, и вздрогнул. Он оставил дверь приоткрытой, на всякий случай — не хотел, чтобы застали врасплох. Хотя понимал, что выскочить незамеченным из комнаты ему не удастся: на втором этаже всего две двери и прятаться негде.

Он прижался к стене, превратившись в слух. Скрип повторился; потом дверь стала медленно открываться; на полу комнаты выросла длинная тень. Человек замер на пороге. Федор узнал Стеллу… по каким-то неуловимым признакам — легким шагам, осторожным неуверенным движениям, слабому запаху духов и звуку дыхания…

Они смотрели друг на дружку; она испуганно уставилась на него громадными темными глазами; он, внутренне чертыхаясь, полный досады, испытывая неловкость и в то же время сознавая комическую нелепость ситуации… великий сыщик, черт бы тебя подрал! Ему вдруг показалось, что она сейчас закричит, и он приложил палец к губам. Она судорожно вздохнула и кивнула.

— Не бойтесь, — прошептал он. — Мне нужно было кое-что проверить.

Она снова кивнула.

— Почему вы ушли?

— Они обвиняют друг друга… я подумала, они сейчас подерутся. Я устала и ушла… И эта женщина, Саломея Филипповна, тоже ушла. Вы не подумайте… я увидела, что дверь открыта, думала, случайно, хотела закрыть…

Они стояли рядом, и он чувствовал запах волос Стеллы… Не отдавая себе отчета, он вдруг притянул ее к себе, прижался лицом к лицу, нашел губы…

Она попыталась вырваться, потом затихла…

Они целовались, кожей чувствуя опасность быть застуканными в чужой спальне, почти чужие, ничего друг о дружке не знающие, еще стесняясь и не понимая себя; это все подстегивало желание, от которого темнело в глазах и мутилось в голове…

— Пошли! — Он шагнул из комнаты и потянул Стеллу за собой. Она снова попыталась вырваться, но он держал крепко. Они спустились по лестнице, замирая от скрипа ступенек, прислушиваясь к воплям из гостиной. Гуськом; он держал ее за руку, она уже не пыталась вырваться. Ему пришло в голову, что она идет покорно, как на заклание…

— Кажется, дерутся, — прошептал Федор. Ему показалось, что Стелла засмеялась…

Он привел ее в их с Иваном комнату, от души надеясь, что тот не вернется — их дверь не запиралась на ключ. Ему казалось, в руках у него покорная кукла… опять кукла! Покорная, бессловесная и такая желанная…

Он чувствовал ее страх, страх неопытной любовницы, стеснение, скованность… Она закрывалась руками, уворачивалась, прятала губы, что-то шептала… но не уходила.

Их близость была как ожог, как удар; она была наполнена страхами, неуверенностью, чувством вины и осознанием тонкой грани между жизнью и смертью. Те, в гостиной, жрали, пили и дрались, словно завтра в их жизни не наступит уже никогда и им непременно нужно свести счеты сегодня; и эти двое цеплялись друг за дружку и любили друг дружку так, словно понимали, что завтра в их жизни тоже никогда не будет…

Вдруг снизу грохнул выстрел, и они вздрогнули. А чего, раз есть ружье, значит, должно выстрелить. По закону жанра.

— Что это? — прошептала Стелла.

— Дядя Паша их успокаивает, — сказал Федор. — Не бойся.

— А если они поубивают друг…

Она не закончила фразы, потому что Федор прижался губами к ее рту. Ему было все равно…

Закон разоблачения.

…Они все-таки подрались. Началось с взаимных обвинений и оскорблений, Елена вдруг швырнула бокал в стену… опять! и закричала, что не собирается сидеть за одним столом с убийцами, а потому уходит.

— Ты, барышня, говори, да не заговаривайся! — возмутился дядя Паша. — И нечего посуду кидать… моду взяли! Может, ты и есть главный убийца!