И девять ждут тебя карет - Мэри Стюарт

Рыбка застыла в воде, зеленой, как серпентин, мерно шевеля плавниками. Лепесток азалии медленно упал в воду и поплыл по гладкой поверхности. Я вспомнила, что обещала Филиппу провести его на галерею, и встала, расправляя складки широкой юбки. Испуганная рыбка метнулась под спасительную тень свисающего из ящика мха.

Вдруг у меня за спиной кто-то сказал:

— Мадемуазель!

Я вздрогнула, как грешник, которого зовут на расправу, и уронила сумочку. Она упала всего в нескольких миллиметрах от аквариума.

Человек, окликнувший меня, с некоторым трудом нагнулся за сумкой. Я должна была предполагать, что он явится рано или поздно, чтобы утешить несчастную, оставшуюся без кавалера на балу.

— Мсье Флоримон! — сказала я. — Вы меня напугали.

— Прошу прощения. — Он с улыбкой подал мне мою сумочку. — Но сейчас уж я вас не отпущу, мадемуазель. Вы мне нужны для алиби.

— Алиби?

Он сделал свой обычный широкий жест:

— Дорогая моя, я не танцую, и меня заговорили до полусмерти. Думаю, что, если незаметно уединюсь с вами в уголке, мы сможем продолжить наш флирт, а это я могу делать без особых усилий в любое время.

— И кроме того, — добавила я, видя, что он уже опустил руку в карман, — одновременно спокойно покурить. Хорошо, мсье Флоримон, я буду вашим громоотводом.

— Женщина, сочувствующая мужчине, — нисколько не смутившись, вздохнул Флоримон, вынимая портсигар, — стоит дороже рубинов.

— Неправда, — возразила я, снова усаживаясь, — ни одна женщина не стоит дороже рубинов. Нет, спасибо, я не курю.

— Дороже алмазов, жемчугов и рубинов, — сказал Флоримон, со вздохом опускаясь в кресло рядом со мной и зажигая сигарету с таким видом, будто совершал некий сложный ритуал. Он оглядел меня сквозь прозрачное облако табачного дыма. — Очень красивое платье, дорогая.

Я засмеялась:

— Шекспир поздравляет бульварного писаку с удачной фразой? Благодарю вас, мсье.

В уголках его глаз появились смешливые морщинки:

— Говорю совершенно серьезно. Вы проявляете излишнюю скромность. Я искал вас, но не видел, чтобы вы танцевали.

— Я никого здесь не знаю.

— О-ля-ля! Неужели Элоиза не познакомила вас хотя бы с несколькими молодыми людьми?

— У меня не было времени поговорить с ней. Я спустилась в зал очень поздно.

— А теперь... а, вот она, танцует с мсье де Сен-Юбером. — Он внимательно осмотрел зал. — Где же Рауль? Он-то знает всех на свете. Может быть, он...

— О нет, пожалуйста! — Это восклицание вырвалось у меня помимо воли. Встретив мягкий вопрошающий взгляд Флоримона, я неловко добавила: — Я... я как раз сейчас шла наверх. Обещала Филиппу, что приду к нему. Я... пожалуйста, не беспокойте мсье Рауля.

— Наверх? Чтобы больше не вернуться, не правда ли? — Он добродушно оглядел меня снова. — И поэтому вы пришли сюда так поздно и спрятались среди цветов?

— Я не... Что вы хотите сказать?

Его взгляд остановился на фиалках, приколотых к моему платью. Он не ответил. Я бессознательно попыталась прикрыть цветы ладонью — беспомощный и бесполезный жест.

— Откуда вы узнали? — спросила я, кончиками пальцев касаясь фиалок. — Из-за них?

— Дорогая моя, — мягко сказал он, покачав головой, — разве вы еще не понимаете, что каждый вздох одного из Вальми громом отдается в долине?

— Начинаю понимать, — с горечью ответила я, глядя в сторону.

Рыбка слегка подталкивала снизу носом лепесток азалии. Я, забыв обо всем, наблюдала за ней. Танцевальная музыка доносилась до нас словно издалека. Здесь, среди цветов, был маленький сад, обнесенный стеной тишины, которую нарушало лишь текучее арпеджио капель воды, стекающих с влажных мхов.

Наконец Флоримон заговорил.

— Вы очень молоды, — сказал он.

— Мне уже двадцать три.

Я очень старалась, чтобы это не звучало как оправдание.

— Мадемуазель, — казалось, он тщательно выбирал слова. — Если вы когда-нибудь решите покинуть Вальми, куда вы направитесь?

Потрясенная словами Флоримона, я молча смотрела на него. Я не ошиблась: злобные взгляды Альбертины предвещали надвигающийся скандал. Мадам де Вальми и мсье Леон что-то сказали, намекнули на то, что хотят меня уволить. И добряк Флоримон хотел специально поговорить со мной об этом. Казалось, каждый считал своим долгом вмешаться в мои отношения с Раулем.

Не знаю, что я думала об этом сама. Я не могла думать ни о чем, кроме того, что он любит меня, что он поцеловал меня, что сегодня он здесь. Я хотела его видеть, но боялась встретиться с ним. О чувствах и целях Рауля — его «намерениях» — я совершенно забыла. Он здесь, и я люблю его. Вот и все.

Я сделала над собой усилие и продолжала слушать Флоримона, который, как всегда мягко, спрашивал:

— У вас есть друзья во Франции или вы здесь совсем одна, мадемуазель?

— Нет, я никого не знаю во Франции. Но я не могу сказать, что совсем одна, мсье, — ответила я напряженным тихим голосом.

— Что вы хотите сказать?

— Мсье Флоримон, вы были очень добры ко мне, не думайте, что я этого не ценю. Но раз уж мы зашли так далеко, будем совершенно откровенны друг с другом. Вы беспокоитесь обо мне, потому что мадам видела, как я целовалась с Раулем де Вальми, и меня хотят уволить. Правда?

— Не совсем.

— В чем же дело? — удивленно спросила я.

— Дело в том, что вы влюблены в Рауля де Вальми, детка.

— Ну и что? — спросила я с вызовом.

— Только то, что я сказал. Вы слишком молоды. У вас здесь нет никого, к кому вы могли бы убежать в случае необходимости. Вы совсем одна.

— Нет. Я вам уже говорила. Я вовсе не одна.

Флоримон вопросительно поднял брови. Очень спокойно я спросила:

— Разве так уж невозможно, чтобы я убежала, как вы выразились, к Раулю де Вальми?

Он не ответил. Казалось, мои слова эхом отдаются в тишине. Я так крепко сжимала ручку сумочки, что у меня заболели пальцы. Я посмотрела Флоримону в глаза:

— Да, мсье. Мы были откровенны друг с другом. Разве так уж невозможно, что Рауль... что я ему небезразлична?

— Моя дорогая... — начал Флоримон и замолчал.

— Да, мсье?

Он шумно вобрал в себя воздух:

— Вы и Рауль... Нет, мадемуазель. Нет, нет и еще раз нет.

— Вы хорошо его знаете, мсье? — спросила я, немного помолчав.

— Рауля? Вполне достаточно. Может быть, мы не были очень близки, но... — Он снова замолчал и потянул себя за ворот пухлой рукой. Избегая моего взгляда, он неожиданно громко произнес: — Черт! — и отряхнул пепел сигареты в кадку с азалиями.