Чеченский след - Фридрих Незнанский

На экране же зачитали обвинение и приговор, а потом приступили непосредственно к его исполнению. Тут я заметил то, что не увидел в предыдущие два просмотра этого отрывка, видимо из-за спешки: в паре кадров камера ухватила и самого Мамеда Бараева. Я покосился на Ковалева и по его еще более мрачному выражению лица понял, что и он тоже его заметил. Я усмехнулся — вот что значит внимание и сосредоточенность во время просмотра!

Изображение вновь сменилось серыми помехами: запись окончилась. Я вытащил кассету.

— Надеюсь, вы оставите это у меня? — кивнул Ковалев на пленку. — Экспертиза должна подтвердить подлинность и все такое.

— Да, разумеется, — равнодушно пожал плечами я. Если Ковалеву до сих пор нравится ваньку валять и делать вид, что все так и надо, то я не буду ему мешать.

Но, кажется, именно в этот момент он вышел из себя и перестал изображать честного следователя.

— Да вы сами-то понимаете, что делаете? — прошипел он, едва кассета оказалась у него в руках. — Вам кажется, все так просто, все это сойдет вам с рук? Здесь замешаны слишком серьезные люди, неужели вы этого до сих пор не осознали?

Тут Ковалев понял, что сказал уже больше чем надо и взял себя в руки.

— Подумайте хорошенько еще раз, прежде чем ввязываться во все это, — только и смог он добавить сквозь зубы.

Я не без удовольствия наблюдал за этой вспышкой гнева.

— Во-первых, я уже «ввязался во все это», — ответил я, передразнивая его интонации. — А во-вторых, мне не в первый раз приходится в это ввязываться, я знаю, что делаю, и знаю, чем это грозит.

— Не надейтесь, что такие вещи и на этот раз сойдут вам с рук.

— И вы тоже не надейтесь. — Я улыбнулся как можно более обаятельно. — Всего хорошего.

Выйдя из кабинета, я наконец закурил — если бы я закурил в кабинете, Ковалев решил бы, что я тоже нервничаю, а мне этого не очень хотелось.

Юля не могла долго сидеть на одном месте. Ее активную натуру никак не устраивало, что приходится дожидаться Гордеева, чтобы вместе решить, что делать дальше. В конце концов, это ее жизнь, а у Гордеева, похоже, свои дела, и гораздо важнее. Теперь, когда после расстрела в офисе прошло уже несколько дней, Юля оправилась от первого шока и смогла рассуждать здраво. В конце концов, на той злополучной сделке она была лишь «космонавтом», подставным лицом. А то, что она видела убийц, еще не значит, что они ее узнали. Скорее наоборот — если бы они знали ее в лицо, то не дали бы так просто уйти из офиса. А так как видели они ее всего несколько секунд, то, скорее всего, даже и не запомнили, как она выглядит. В конце концов, ведь далеко не каждый может похвастаться такой памятью на лица, какая была у Юли и какой она втайне даже немного гордилась.

Но в любом случае действовать надлежало с достаточной осторожностью. Прежде всего стоило позвонить кому-нибудь из фирмы. Но так как ключа от квартиры Гордеев ей не оставил, придется звонить с домашнего телефона. Это нехорошо. И хозяина подставлять совсем не хочется (Юля пока решила не думать, насколько глубокими будут их отношения, но в любом случае к Гордееву она чувствовала по меньшей мере симпатию, привязанность и искреннюю благодарность).

Тогда она вспомнила хитроумный способ, которым пользовалась при необходимости ее мама: если человек, которому она звонит, явно не хочет брать трубку, мама звонила через восьмерку и код города. В итоге предполагаемый абонент слышал междугородный звонок, который нормальные люди почему-то обычно не любят пропускать. Способ этот, правда, работал в Юлином родном городе, и пользовались им на ее памяти несколько лет назад, но почему бы не попробовать?

Итак, Юля набрала восьмерку, а затем, дождавшись гудка, код Москвы и номер своей приятельницы, которая и привела ее в свое время работать в недвижимость.

Кажется, получилось! Во всяком случае, их соединили.

— Юлька, Господи, ты откуда звонишь-то? — кричала встревоженная подруга в трубку. Была у нее такая манера — говорить очень громко.

— Неважно, — ответила Юля. — Как там у вас?

— Про тебя милиция спрашивала уже, ты ж у них главный свидетель! Где ты?

— А что на фирме-то? — проигнорировала вопрос Юля. — Нашли этих убийц?

— Вроде нет пока, ищут. Но, говорят, непохоже, что это были профессионалы. Скорее наркоманы какие-то. Ты же знаешь, там бывшая хозяйка чуть ли не сама кололась. Ее арестовали уже, она созналась, что каких-то дружков своих подговорила со злости, что фирма ей денег мало дает. Так что вроде их вот-вот найдут. Господи, как хорошо, что меня в тот день не было! Как хорошо, что я простудилась-то как раз! Слышала, Верку-то тоже задело пулей, в больнице сейчас.

— Как она?

— Ой, что-то там все плохо совсем. Тебе-то вот тоже повезло, чудом, Юлька, чудом ты уцелела!

— Я знаю, — грустно вздохнула Юля. — Ну ладно, я потом еще, может, позвоню.

— Да где ты? Давай в Москву возвращайся — менты тебя ищут вовсю, свидетельница ж главная.

— Ладно, ладно. Пока! — Юля повесила трубку.

Ну что ж, кажется, все почти обошлось, можно вздохнуть с облегчением. Хотя, наверное, и стоит дождаться, пока этих наркоманов поймают.

На радостях на Юлю напала такая жажда деятельности, что она, не в силах найти ей лучшего применения в запертой квартире, принялась наводить чистоту. Тут уж ей было где разгуляться! Гордеев хоть и пытался временами поддерживать видимость порядка, отсутствие опытной женской руки все же ощущалось. Юля начала с окон, которые не мыли, кажется, с прошлой весны. Никаких специальных моющих средств конечно же во всей квартире не обнаружилось, и она ничтоже сумняшеся налила в красный пластмассовый тазик с горячей водой немного разрекламированного Fairy. Спустя часа полтора все стекла стали прозрачны, как слеза младенца, и было уже почти не отличить — разве что по едва заметному искажению, — открыто окно или нет. Затем Юля тщательно протерла пыль на всех поверхностях — по всем правилам, где влажной тряпочкой, где сухой, и, наконец, приступила к мытью полов.

Я уже почти доехал до дома, когда вдруг вспомнил, что оригинал кассеты с шариатским судом остался у Стаса. Возвращаться, конечно, не хотелось. Но, поморщившись, я решил хотя бы позвонить. Стас был еще дома.

— Ну ладно, тогда я к тебе сейчас заеду, — вздохнул обреченно я. Я вспомнил, что так и не успел пообедать перед выездом к Ковалеву. Кажется, мой желудок тоже об этом помнил. А желудок — вещь злопамятная.

И, сделав крюк, который занял у меня не меньше получаса, и забрав кассету, я наконец доехал до дома.

Там меня ждал сюрприз — такой чистой я свою квартиру, если честно, не могу припомнить. Разве что когда я сюда только-только въехал, но это, как говорится, было давно и неправда.

— Ни фига себе, — присвистнул я, ибо других слов просто не нашел, а те, что нашел, было как-то не очень удобно говорить вслух при Юлии.