Его апатия - Чингиз Абдуллаев

В зале стало так тихо, что, казалось, можно было услышатьдыхание сидевших рядом людей. Дронго обернулся и вопросительно посмотрел наОмара. Тот выдержал его взгляд.

— Адвокат сказал вам правду, — выдавил из себя Омар. — Всебыло так, как он рассказал. Но это не имеет никакого значения. Я пришел домой кПетру Ковальчуку, чтобы застрелить его и забрать свои деньги. Пришел спистолетом, который нашел в Москве. Я знал, что могу выстрелить, и я в неговыстрелил. Я не хотел убивать его жену. А с девочкой действительно произошелнесчастный случай. Это все правда. Только не вся правда. Главное, что я хотелего убить, и значит, пришел в этот дом, чтобы стать убийцей.

Дронго нахмурился и отвернулся от Омара. И потом слушалпоследнее слово подсудимого, сидя к нему спиной.

— Я виновен сразу в трех смертях, — твердо сказал Омар, — имне нет никакого прощения. Все, что говорил господин Дронго, — правда. Но этотолько часть правды. С миллионами людей в нашей стране произошли похожиенесчастья. Они потеряли сбережения, работу, они потеряли прежнюю жизнь истрану, в которой жили. Но не все же пошли убивать. А я решил таким способомпоправить свое положение. Значит, я виновен. Прошу вас, господа присяжные,признать меня виновным, чтобы меня навсегда оставили в тюрьме. Мне стыдносмотреть в глаза моим близким, я ничего не смогу сказать своему сыну. Я убийца,и значит, обязан сидеть в тюрьме. Никакого другого приговора не может быть.

Он закончил в полной тишине и тяжело опустился на скамью.Судья внимательно посмотрела на подсудимого и обратилась к присяжным во второйраз:

— Господа присяжные заседатели, вы выслушали все собранныедоказательства по делу, мнения сторон и…

Лена сползла со стула, потеряв сознание. Фатима подхватилаее за плечи. Омар вскочил со своего места.

— Пусть врач поможет ей, — разрешила судья. И затем в третийраз обратилась к присяжным заседателям…

Ровно через три часа присяжные заседатели единодушнопризнали Омара Нагиева виновным в умышленном убийстве Петра Ковальчука, внепредумышленном убийстве Киры Ковальчук и освободили его от ответственности засмерть Олеси Ковальчук. Судья вынесла приговор — двенадцать лет заключения вколонии строго режима.

Омар держался из последних сил, но, поняв, что ему не далипожизненного заключения, сел на скамью и громко разрыдался. Первое, что онсделал, немного придя в себя, — это подсчитал, сколько ему будет черездвенадцать лет. И сколько тогда исполнится Руслану Это было самое важное, чтоон успел сделать в тот день.

Дронго и Эдгар Вейдеманис стояли на перроне вокзала.Провожавшие их люди молчали. Костя суетился, он с друзьями привез припасы дляотъезжающих и теперь перетаскивал пакеты в их купе. Фатима, хмурясь, стояларядом с Дронго. Лена иногда всхлипывала. Все было кончено, вчерашним решениемОмар был осужден на целых двенадцать лет. Но все же получил шанс вернутьсядомой и увидеть своих близких, возвратиться к прежней жизни. Но как же долгоэтого ждать!

— Спасибо вам, — повторяла Лена, — спасибо вам.

— У него впереди тяжелая жизнь в колонии, — напомнил Дронго.— Постарайтесь его поддерживать. Не оставляйте его наедине с раскаянием.Одиночество — страшная вещь.

— Не оставим, — сказала Фатима. — Я сделаю все, чтобы еговытащить.

Лена только кивнула головой. Дронго попрощался со всеми,пожал руку Косте и неожиданно увидел стоявшего неподалеку Митрохина. Шагнул кнему и протянул руку.

— Извините меня, — сказал он, — я был о вас неверногомнения.

— Ничего, — пробормотал Митрохин, пожимая ему руку. — Еслинесколько бритоголовых будут решать, кому жить в нашем городе, а кому не жить,то рано или поздно они найдут повод добраться и до моих мальчиков. Хочусказать, что не встречал таких людей, как вы. Раньше я подумывал уйти из прокуратуры,а теперь я решил остаться. У нас еще много работы.

— Да, — печально согласился Дронго, — наверное, вы правы. Досвидания.

Он вошел в свой вагон и встал у окна рядом с Эдгаром. Составтронулся. Женщины замахали руками, Костя заулыбался. Дронго взглянул на Эдгара.

— Ты тоже считаешь, что мы победили? — Я бы его не простил,— вместо ответа сказал Вейдеманис.

— Все равно он виноват в смерти целой семьи. Если бы он непришел в тот дом, никто бы не погиб. Я бы ему дал больше, может быть, ипожизненное.

— Ты считаешь, что я был не прав, защищая его?

— Не знаю. Прежде ты искал и находил преступников. А здесьна протяжении нескольких дней ты искал способы защитить убийцу. Может, тебепереквалифицироваться в адвокаты? У тебя очень неплохо получилось.

— Не думаю, — ответил Дронго. — Меня слишком потрясла этаистория. Она — отражение истории нашего общества, того распада, который у насслучился. Причем не сам по себе.

— Это не оправдание, — возразил Эдгар. — Ты ведь понимаешь,что он может не выжить в колонии. Двенадцать лет в колонии строгого режима…

— Знаю, — нахмурился Дронго, — я все знаю. Но если бы яуклонился от дела, то чувствовал бы себя еще хуже. Ведь я в конечном счетеспасал не его. С ним мне было все ясно. Трагическая история с печальным концом,и ничего здесь не поделаешь. Но я все время думал о его сыне. Ведь если ОмараНагиева осудили бы за тройное убийство, сын просто не смог бы простить отца. Азначит, не сумел бы его принять в будущем, если бы Омар дожил до свободы. Мнебыло важно спасти душу мальчика, поэтому я так стремился довести это дело доконца.

Поезд уносил их все дальше от вокзала Ростова-на-Дону, Наперроне все еще стояли две женщины, Фатима и Лена, словно ожидая, что поезднеожиданно вернется и они снова увидят Дронго. А он сидел в своем купе исмотрел на мелькавшие за окном столбы. Сидевший напротив Эдгар молчал. Ончувствовал состояние своего друга.

— Теперь я всю жизнь буду думать об этой семье, — неожиданнопризнался Дронго, отрывая взгляд от окна. — Я имею в виду семью ПетраКовальчука. Они у меня не вызывают особого сочувствия, но чтобы так страшно…Словно рок какой-то. Он, жена, дочь — все, погибли все. Эта маленькая девочка,которая не виновата ни в чем, будет, наверное, и мне сниться по ночам, какснится Омару. Ты не прав, Эдгар, адвоката из меня не получится. И судьей я былбы никудышным. Мое дело исследовать факты, разоблачать преступников. Судятпусть другие. Те, кто умеют оставаться отстраненными и апатичными. А я так немогу. И не хочу.

Он замолчал и снова посмотрел в окно. Слышался ритмичныйстук колес. Эдгар Вейдеманис грустно усмехнулся и пошел к проводнику проситьчай для себя и своего друга, который не захотел использовать свое право наапатию.