Человек в поисках себя - Ролло Мэй

Нравственный поступок, поэтому, должен быть таким действием, которое выбирает и с которым согласен совершающий его человек, поступок, который является выражением его внутренних мотивов и установок. Он честен и подлинен, поскольку нашел бы себе подтверждение как в сновидениях, так и в часы бодрствования. Поэтому нравственный человек не таков, что на сознательном уровне он кого-то любит, а на уровне бессознательного – ненавидит. Разумеется, никакая целостность не бывает совершенной; любое человеческое действие в известной степени всегда амбивалентно, и никакие мотивы не бывают полностью чисты. Нравственное действие не означает, что человек либо непременно поступает как полностью единое существо, которое абсолютно не сомневается, либо не совершает поступков вовсе. Всегда имеют место борьба, сомнение, конфликт. Речь лишь о том, что человек попытался насколько возможно действовать из «центра» самого себя, что он признаёт и сознает тот факт, что его мотивы не до конца ясны, а значит, берет на себя ответственность прояснить их в дальнейшем, когда приобретет больше опыта.

Фокусируясь на внутренних мотивах моральных поступков, современная психотерапия с ее открытиями находит прямую параллель в этическом учении Иисуса. Потому что центральным моментом этики Иисуса было смещение фокуса с внешних по своему характеру предписаний десяти заповедей на внутренние по своему характеру мотивы. «Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что из него источники жизни». Этические проблемы, вокруг которых строится жизнь, не заключаются в простом «Не убий», но скорее представляют внутренние установки по отношению к другим людям – злость, обида, эксплуататорское «вожделение в сердце твоем», «злоречивость», «ревность» и т. д. Цельность человека, чьи внешние действия составляют одно с внутренними мотивами, – как раз то, что в Заповедях блаженства называется «чистый сердцем». Поэтому Кьеркегор дает одной из своих маленьких книг название «Чистые сердцем желают одного», она представляет собой размышление над цитатой из Библии, которую он переводит так: «Очистите сердца ваши, вы, двоедушные».

Некоторых отпугнет свобода, открывающаяся при таком ориентированном на внутренний мир понимании этики, они почувствуют страх перед ответственностью, которая ложится при этом на плечи человека, принимающего решения. Возможно, они устремятся к «правилам», абсолютам, «твердому древнему закону», как его называет инквизитор, который освобождает нас от «страшного бремени свободы». И в тоске по правилам некто может воскликнуть, протестуя: «Ваша этика внутренних мотивов и личных решений ведет к анархии – ведь тогда каждый может поступать как ему вздумается!» Но с помощью такого аргумента нельзя избежать свободы. Потому как разница между тем, что считает «честным» и «истинным» отдельный человек, и тем, что почитают за истину другие люди, не столь уж велика. Доктор Тиллих утверждал, что «принципы, на которых держится Вселенная, следует искать в человеке», но верно и обратное: что может быть найдено в человеческом опыте, до известной степени отражает истины Вселенной.

Это можно наглядно проиллюстрировать на примере искусства. Картина никогда не будет прекрасной, если она не откровенна, и в той мере, в какой она откровенна, то есть отображает непосредственные, глубокие и самобытные ощущения и опыт художника, в ней будут запечатлены следы прекрасного. Поэтому-то рисунки детей, когда они становятся выражением их простых и искренних чувств, почти всегда прекрасны: любая линия, которую человек проведет как свободная, спонтанная личность, уже содержит в себе толику изящества и ритма. Гармония, баланс, ритм, пронизывающие Вселенную, обнаружимые в движении звезд и атомов, лежащие в основе наших представлений о прекрасном, точно так же наличествуют в гармонии, ритме и балансе тела, равно как и в других аспектах личности. Но в тот момент, когда ребенок начинает срисовывать, либо рисовать ради родительской похвалы, либо рисовать по правилам, линии становятся скованными, зажатыми, и грация испаряется.

Зерно истины, которое содержит религиозная традиция «внутреннего света», в том, что человек всегда должен начинать с себя. «Никто не постиг Бога, – говорил Мейстер Экхарт, – кто не постиг самого себя: беги в душу как в тайное прибежище Всевышнего». Приписывая эту истину Сократу, Кьеркегор пишет: «В согласии со взглядом Сократа, каждый человек есть центр самому себе, и весь мир находит в нем центр, поскольку у него познание самого себя является познанием Бога». История этики и праведной жизни этим еще не рассказана до конца, но несомненно одно: если мы не начнем свой путь отсюда, мы не придем никуда.

Во все времена мужество было простой добродетелью, необходимой человеку, чтобы пройти тернистой тропой от младенчества до личностной зрелости. Но в эпоху страха, в эпоху стадной морали и личной изоляции мужество есть sine qua non. Во времена, когда нравы общества представляли более надежную опору, индивид, проходя через кризисы развития, был более защищен; но в переходные периоды, подобные нашему, индивид предоставлен сам себе уже с раннего возраста и на долгие годы вперед.

Представляется любопытным посвятить отдельную главу мужеству, поскольку тенденция последних десятилетий состояла в том, чтобы задвигать мужество на полку всех старомодных рыцарских добродетелей либо, по меньшей мере, отводить ему место в числе добродетелей, необходимых юношам-спортсменам или воюющим солдатам. Но нам удалось обойтись без мужества только потому, что мы слишком упростили жизнь: мы подавили мысли о смерти, убедили себя в том, что счастье и свобода придут к нам сами собой, и предположили, что одиночество, тревога и страх всегда были невротическими проявлениями, которые можно преодолеть, приспособившись. Действительно, невротическая тревожность и чувство одиночества могут и должны быть преодолены: главным образом, для этого требуется мужество предпринять первые шаги к тому, чтобы получить профессиональную помощь. И при этом по-прежнему остается нормальный опыт тревоги, с которым сталкивается любой развивающийся человек, и мужество нужно именно для того, чтобы столкнуться с ним, а не обратиться в бегство. Мужество – ключевая добродетель для любого, кто не останавливается в своем росте, в движении вперед; оно представляет, по выражению Эллен Глазгоу[80], «единственную устойчивую добродетель».

Мы не имеем здесь в виду мужество, с которым встречают какую-то внешнюю угрозу, например войну или атомную бомбу. Для нас мужество – это внутреннее качество, способность трезво оценить себя и свои возможности. Как только человек проявит мужество в отношении самого себя, он научится с большим хладнокровием встречать исходящие извне угрозы.

Мужество – это способность справиться с тревогой, усиливающейся по мере достижения свободы. Оно состоит в желании отделиться, в стремлении уйти из безопасных областей родительского покровительства к новым высотам свободы и интеграции. Потребность в мужестве заявляет о себе не только на тех этапах, когда разрыв с родительской опекой наиболее очевиден – в периоды осознания себя, начала учебы в школе, в подростковом возрасте, во время кризисов на почве любви, брака и понимания неизбежности смерти, – но и на каждом шагу между этими этапами, по мере того как человек покидает знакомую местность, подходя к границе, которую он пересечет в своем движении к неизведанному. «В конце концов, мужество, – как отлично заметил нейробиолог доктор Курт Гольдштейн[81], – есть не что иное, как утвердительный ответ на шоковое воздействие со стороны самого существования, которое необходимо выдержать, чтобы актуализировать собственную природу».