Гатчинский коршун - Андрей Величко

С наганом я столкнулся еще в Артуре и с тех пор имел твердое убеждение: это оружие для населения и, может быть, полиции, но никак не для армии. Хреновина – даже у самовзводного варианта для второго выстрела надо нажимать на спусковой со всей дури или два раза – нет уж, увольте!

Ругань шла полдня, и к единому мнению господа совещающиеся так и не пришли. Уже через пару часов я потерял нить беседы, которая вертелась в основном вокруг экономики: из обрезков чего и на каком оборудовании что лучше производить. Японский пример тоже поминали – как аргумент энтузиасту калибра 6,5 Федорову, мол, по результатам войны япы от него отказались. А мне, честно говоря, понравился федоровский подход. Изобретатель исходил из того, что пуля для оружия пехоты должна не только долететь до противника и проделать в нем дырку, но перед этим и пробить то, за чем он прячется – если это возможно, конечно. С этой точки зрения крупный калибр предпочтительнее. Но надо учитывать и уровень подготовки стрелка. Исходя из среднего, лучше выбирать калибр помельче, потому как траектория получается настильнее. Наконец, технологию тоже забывать нельзя. Сейчас на нашем оружейном заводе пытались внедрить нарезку ствола за один проход, а не многократным строганием. До внедрения дело еще не дошло, но было ясно, что на меньшем калибре этот процесс пойдет проще.

Федоров сделал сразу четыре карабина, то есть кроме 6,5; 7,62 и 7,92 он подготовил еще и 5,5. Сразу выяснилось, что в смысле пробивания предварительного препятствия последний много хуже остальных – даже расположенный на полпути до мишени лист фанеры заставлял пулю отклоняться от траектории вплоть до кувыркания.

«Да,– подумал я,– у американцев во Вьетнаме были похожие проблемы».

Остальные три калибра показали близкие результаты на препятствиях от тонкой фанеры до трехдюймовой доски.

А потом Федоров набрал мальчишек-подсобников с завода и предложил им научиться стрелять из этих карабинов. Результаты с калибрами 5,5 и 6,5 отличались примерно в пределах ошибки эксперимента, а что касается крупных калибров, то они были заметно хуже. И теперь изобретатель напористо защищал шесть с половиной миллиметров.

– Значит, так,– я слегка прихлопнул ладонью по столу,– одно уже понятно. А именно: надежды, что мне тут выработают со всех сторон оптимальное решение, я его подмахну и дальше все само собой пойдет замечательно, оказались идеализмом. Так что дискуссию я в административным порядке прекращаю, пока вы тут в бороды друг другу не вцепились, и принимаю волевое решение – возможно, самодурское, но лучше такое, чем никакого вовсе. Итак, основным патроном на ближайший обозримый период становится семь девяносто два, маузер. По мере перехода производства боеприпасов на этот патрон все большая часть ваших, Сергей Иванович,– я взглянул на Мосина,– винтовок будет выпускаться под него.

К моменту полного прекращения выпуска патронов семь шестьдесят два на пятьдесят четыре «Р» начинаем переделывать под семь девяносто два часть имеющихся трехлинеек. На базе авиационного четырехлинейного пулемета надо сделать станковый пехотный. И тяжелую снайперскую винтовку. Пистолет-пулемет по-прежнему делается под маузеровский патрон семь шестьдесят три на двадцать пять. Под этот же патрон надо сконструировать самозарядный карабин для населения и жандармов. Лучше с автоматикой свободного затвора, но только чтобы выстрел был с переднего шептала. Армейский пистолет – тоже под него, ПФ, в общем, получился неплохо… Единый пулемет остается, естественно, как сейчас. На всякий случай подумайте о его ручной, то есть облегченной, разновидности с магазинным питанием.

Автомат делаем под промежуточный патрон шесть с половиной на тридцать девять. В ближайшее время массового выпуска их не предвидится, но, скажем, через пять лет было бы неплохо иметь одну-две вооруженных ими дивизии. Или, скорее, примерно равное по численности какое-то количество спецподразделений. Далее следует разработать предельно простой пистолет для гражданских и полиции под ослабленный парабеллумовский патрон, что-нибудь вроде девять на восемнадцать. По мере налаживания его производства сворачивать выпуск наганов. Вот, значит, исходя из этого, вы, господа, и планируйте свои действия. То, что я вам сейчас высказал,– это приказ. Но кроме него есть еще и просьба. У меня вообще-то сложилось мнение, что человека в двадцать лет учить стрелять уже поздно. Нет, есть, конечно, отдельные таланты… Но в целом – надо раньше. Владимир Григорьевич,– повернулся к Федорову я,– вы не обратили внимания, насколько быстрее призывников ваши мальчишки освоили карабины? Ах, вы с призывниками не очень-то сталкивались… Уверяю вас, разница есть. Так вот, надо всемерно развивать приобщение молодежи к стрелковому делу.

Нужна серьезная государственная программа: широкая сеть первичных организаций, соревнования, включая всероссийские под патронажем императора, призы, престиж… Тиры какие-нибудь самоходные для поездок по деревням зимой, поскольку там наш основной контингент обитает. Зимой – потому что летом в деревне не до стрельбы. Вот для этих целей я и внес в список необходимого карабин под маузеровский пистолетный патрон, но если придумаете еще что-нибудь, вам и карты в руки. А еще я вас прошу подумать: кто потянет эту программу? Нужен патриот России, энтузиаст стрелкового дела, хороший организатор и педагог. Вы уж постарайтесь такого найти, ладно? А то сейчас пареньку из деревни один хрен что дать – он все равно ничего не умеет. А надо, чтобы у нашей молодежи с самых юных лет выработался правильный взгляд на мир – то есть со стороны казенной части, а не дула.

Я отложил распечатанные эскизы и описания Босфорского моста в соответствующую папку на предмет отдать перерисовать картинки и переписать текст перед вручением Вилли. Это был вроде как небольшой подарок к началу строительства турецкого участка его любимой железной дороги Берлин – Багдад. А то неприлично как-то, мы и то закончили Кругобайкальский участок, а тут Германия будет поезда на пароме возить. Опять же в процессе постройки моста нам будет куда удобней перегораживать пролив на предмет материального вспомоществования, как было договорено с турками. Торговались они, правда, отчаянно, сбили нашу долю с шестидесяти до пятидесяти шести процентов. Жмоты и халявщики, а не великая империя, право слово.

Отложив бумажки, я сообщил охране, что мы едем в Зимний – пора было обратить Гошино внимание на одну интересную бумагу. Она называлась «Всеподданнейший доклад Его Величеству по военному ведомству» и содержала полторы сотни листов. Вообще-то у меня была копия, а сам доклад в виде коллекционного тома с картинками и золотым тиснением на кожаной обложке был отправлен по адресу, то есть его величеству.

Доклад представлял собой просто редкостный образец верноподданнического подхалимажа. Все его содержание сводилось к тому, что почти во всей армии у нас все замечательно. Почти – это потому, что, по мнению постеснявшихся поставить свои подписи авторов сего творения, были места, где дела обстояли не замечательно, а восхитительно и даже более того. Во всем тексте, я специально посчитал, содержалось ровно четырнадцать цифр, две из которых являлись годами подотчетного периода. Причем изложено все это было на таком уровне, будто предназначалось дебилам младшего дошкольного возраста.