Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945 - Питер Бамм

Молодой лейтенант посмотрел на него с удивлением.

– Ты понял что-нибудь?

– Нет.

Начальник медицинской службы дивизии поднял свой стакан и повторил ту же цитату, но на латыни:

Но молодой офицер не знал и латыни. Подводя итог всему этому разговору, прокурор тихо сказал:

– Если он к тому же еще и не понимает латыни, он обязательно должен спастись, чтобы выучить ее.

Через несколько недель людям опять разрешили ездить домой в отпуск. Отправлявшиеся домой добирались из Севастополя до Одессы на катере, а затем, если повезет, летели на самолете прямо на родину. Бывалые бойцы шутили, что Крым является самой современной тюрьмой на свете. Спустя несколько лет я выяснил, что Черчилль то же самое сказал и о Крите.

Наступило Рождество, наше третье Рождество в России. Люди так страстно мечтали о мире, что едва не забыли о нем. Исполненные скорби, они сидели вокруг свечей и гадали, когда это все закончится.

Время от времени мы ходили друг к другу в гости, как мы это делали и на протяжении всех предыдущих лет. В Пятихатке Варнхаген сделал невозможное: он переоборудовал один из домов в баню, но из-за постоянной угрозы обстрелов ванна была вмонтирована прямо в пол. Но ситуация изменилась. Будущее рисовалось нам во все более и более мрачных тонах. Мы ждали приказа о начале подготовки всеобщей эвакуации из Крыма. Однако такой приказ все никак не поступал; из окружения эвакуировали только партийных функционеров.

Однажды мне пришлось поехать по делам в Севастополь. Русские доктора, которых мы освободили из заключения в 1942 году, все еще работали при госпитале, и я выпил с ними по чашке чаю. Когда я собрался уходить, русский главный хирург проводил меня до выхода, и я спросил его, не боится ли он, что, когда вернется советская власть, его могут обвинить в сотрудничестве с немцами. Он не боялся этого. Скорее всего, он уже давно установил контакты с партизанами, действовавшими в крымских горах. И кто может его осудить за это? Ведь это был его собственный народ.

Когда мы прощались, он сказал мне с любезной улыбкой, что мне не надо волноваться на этот счет, что русским также нужны хорошие хирурги. Мы пожали друг другу руки. Мы оба были солдатами, служившими под невидимым флагом. Я просто уверен, что этот благородный человек спас жизнь сотням немецких солдат, когда русские вновь заняли Севастополь. Нам не довелось больше встретиться, но мы никогда не забудем друг друга.

На четвертый год войны любой немецкий солдат, воевавший на Восточном фронте, начал понимать, что он защищает свою родину от Красной армии, и эта мысль повышала его волю к сопротивлению. Понимал ли он, что руководители его страны ведут ее к катастрофе? Ошибки Верховного командования стали повторяться столь часто, что теперь они были очевидными для всех.

Цинизм одних порождает ответный цинизм у других. Войска начали насмехаться над теми, кто погибли в бою, над теми, кто остались лежать непогребенными в степи.

«Несгибаемая воля к сопротивлению солдат и офицеров, окруженных возле пункта X, всегда будет служить путеводным маяком, освещающим путь к победе немецкой армии и народу…» Это была стандартная фраза; однажды утром, когда я и Мокасин вышли из дверей нашего домика, он громко вдохнул воздух и сказал:

– Какой здесь странный запах!

– Что за запах?

– Огня на путеводном маяке!

По большому счету Мокасин был прав, хотя шутка получилась очень зловещей.

В глубине души у солдат начал возникать вопрос, сколько же еще человеческих жизней надо принести в жертву, чтобы спасти нашу страну, и должен ли каждый быть готовым к тому, что его самого принесут в жертву.

Всего лишь год назад я сомневался в том, стоит ли мне ехать в отпуск перед самым началом наступления. Теперь отпуск стал законным средством избежать, по крайней мере, очередной катастрофы. Я неудачно упал с лошади и что-то повредил себе в верхней части позвоночника; было невозможно сразу определить, что случилось, так как рентгеновские аппараты были уже эвакуированы из Симферополя. В конце концов генерал разрешил мне отправиться в отпуск.

Я откладывал свой отъезд с недели на неделю. Возвращаться после каникул в изолированный очаг сопротивления – это был бы верх безумия. Мне хотелось использовать шанс и отгулять полноценный отпуск. Если русские внезапно начнут наступление, все отпуска наверняка отменят. Но если такое наступление и на самом деле готовится, признаки этого всегда можно обнаружить, как бы противник их ни пытался скрыть.

В этой мрачной атмосфере мелькнул один лучик света – история одного скромного железнодорожного инженера.

Перед Татарским валом, на нейтральной полосе между немецкими и русскими позициями, на железнодорожной ветке, ведущей в сторону Херсона, оказались брошенными два вагона. Однажды немецкий патруль обследовал их содержимое и обнаружил, что в них хранятся невероятные сокровища – вагоны до крыши были забиты сигаретами, сигарами, шоколадом и водкой. Можно ли было их оттуда вывезти? Было несколько боковых веток, по которым их можно было перегнать на главную магистраль – она находилась в рабочем состоянии, так как по ней передвигался бронепоезд. Но дело было в том, что стрелки находились вблизи проволочных заграждений русских, однако в течение одной или двух ненастных ночей наши инженеры смогли их отремонтировать.

Теперь надо было подобрать опытного железнодорожного инженера, такого удалось найти в Симферополе. Он вполне соответствовал всем требованиям; правда, он был не военным, а гражданским специалистом, но в годы Первой мировой войны он служил в одной из инженерных частей и был награжден Железным крестом 2-го класса. К его голубой фуражке была прикреплена эмблема в виде дубовых листьев – символ того, что он 25 лет безупречно прослужил на железной дороге. Когда его спросили, сможет ли он оттащить с помощью маленького паровозика два вагона в безопасное место, он ответил, что, вероятно, сможет.

И вот в одну из темных, безлунных ночей маленький паровозик отправился в путь. Это был отважный маленький паровозик, изготовленный некогда в Касселе и безупречно прослуживший по крайней мере лет пятьдесят. В кабине управления стоял старый железнодорожник, которого сопровождал молодой командир бронепоезда.

Очень осторожно маленький локомотив прошел по путям до того места, где начинались проволочные заграждения русских. Стрелка была переведена, и паровозик перешел на боковую ветку, а затем к нему были прицеплены два вагона. Соблюдая все меры предосторожности, он тронулся в обратный путь. Стрелка была переведена вновь, и состав поспешил вперед по главной магистрали. Ничего страшного не произошло. Уже когда грузовой состав достиг немецких позиций, инженер обернулся к командиру бронепоезда и спросил: