Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945 - Питер Бамм

Хотя члены нашей операционной бригады не слышали наш разговор, они точно знали, о чем идет речь. Мы понимали друг друга с первого взгляда. Опасность просто витала в воздухе.

В этот момент вошел сержант Майер и сообщил, что прибыл бронепоезд и остановился на путях, которые вели к фабрике по добыче брома. Мы все побледнели. В сразу установившейся мертвой тишине капрал Кубанке произнес:

– Неплохо было бы узнать, чей это бронепоезд – русский или немецкий.

Напряжение было снято, все начали смеяться. Конечно же это был немецкий бронепоезд.

Я подошел к его командиру, молодому инженер-лейтенанту. Стоял ранний вечер. Я спросил его, что он здесь делает, и он ответил, что не знает. Он получил приказ из штаба дивизии занять позицию перед Бромзаводом и в полной боевой готовности ждать дальнейших распоряжений.

Неужели дела на фронте так плохи? Неужели этот бронепоезд был последней надеждой командования дивизии и с его помощью оно надеялось удержать перешеек хотя бы еще на несколько часов?

Я позвонил Фабрициусу:

– Большое спасибо за бронепоезд.

– Я хотел бы прислать вам орхидеи на самом деле, но в данный момент ничего, кроме бронепоезда, я вам прислать не могу.

– Очень любезно с твоей стороны. Большое тебе спасибо. Но что на самом деле все это означает?

Голосом, которым один приятель мог бы объяснить другому своему приятелю, что он не придет сегодня вечером к нему в гости из-за плохой погоды, Фабрициус сказал:

– По всей видимости, русские собираются высадить десант с помощью небольших катеров на побережье Черного моря, где-то недалеко от вас. Если начнется высадка десанта, то в вашем распоряжении будет не менее двух часов, чтобы эвакуироваться с помощью этого бронепоезда.

– Премного благодарен. Два часа. А как вообще идут дела?

– Пре-крас-но! – Он сделал ударение на каждом слоге.

Фабрициус повесил трубку.

Мы сделали все необходимые для срочной эвакуации полевого хирургического госпиталя приготовления, а затем продолжили делать операции. Но меня не покидало ощущение, что нечто важное должно произойти в самое ближайшее время. Хорнберг, второй хирург, сказал мне на следующее утро, что всю ночь его не покидало то же самое предчувствие. Если в случае возникновения тревоги у нас в запасе останется менее получаса, минимального времени, необходимого для завершения операции, это может погубить нас всех.

Мы установили второй операционный стол. Пока одному раненому делали операцию на первом столе, второго в это время готовили к операции на другом столе. Работали настолько быстро, насколько это вообще было возможно, сосредоточенно и молча. Работали без перерывов, разговоров и сигарет всю ночь. Эвакуация раненых производилась без заминок, и к 5 часам утра последний из раненых покинул операционный стол.

Пусть теперь приходят русские! Однако не было заметно никаких признаков их приближения. Мы вышли на свежий воздух. Занимался рассвет, и вся местность была укутана спасительным туманом. Рота могла остаться здесь еще по крайней мере на одну ночь.

Я проспал несколько часов. На линии Татарского вала тем утром установилось относительное спокойствие; к нам до полудня поступило всего несколько раненых. Я поехал в штаб дивизии.

Фабрициус и командовавший дивизией генерал делили на двоих маленькую усадьбу на окраине деревни. Войдя в дом, человек сразу попадал в комнату, устланную картами. Фабрициус сидел на столе, плечи у него были опущены; он жевал потухшую сигарету и время от времени выглядывал в окно. Он не услышал, что я вошел в комнату. Окно выходило на север, и из него была видна почти вся дорога, ведущая в сторону Бромзавода. Окно было прикрыто занавеской, а из-за нее выглядывала связка из пяти ручных гранат. При умелом обращении и известной доле везения с ее помощью вполне можно было вывести из строя танк, попав ему в гусеницу.

Я окликнул Фабрициуса, и он медленно повернулся в мою сторону. Его лицо было совершенно безучастным. Оно не было ни серьезным, ни встревоженным, просто не выражало никаких чувств. Очевидно, он даже не расслышал моих слов. Затем внезапно выражение его лица сразу изменилось. Улыбнулся, но даже его улыбка была весьма вялой. Он сбросил с себя оцепенение, и его улыбка стала по-настоящему дружеской. Вероятно, это было в состоянии полного морального и физического истощения.

Нам не дали возможности как следует поприветствовать друг друга. Вошел командир инженерной части – он только что прибыл из Керчи, и его приход нарушил ту сердечность, с которой обычно встречаются после долгой разлуки два старых боевых товарища. Фабрициус обернулся к нему с улыбкой, которую он так и не успел убрать с лица, и спросил:

– Где ваши части?

– Одна рота находится в двух километрах отсюда, а другая прибудет после полудня.

Две инженерные роты это, конечно, было лучше, чем вообще ничего. Я ожидал, что у Фабрициуса вырвется вздох облегчения, но ничего подобного не произошло.

Показывая на карту, он объяснил вновь прибывшему командиру ситуацию, которая сложилась на их участке фронта. Одна из его рот должна была прикрыть правый фланг батареи 88-миллиметровых зенитных орудий; другая должна была занять, казалось бы, никому не нужные позиции далее к югу, на берегу Сиваша, далеко от линии фронта. Командир посмотрел на Фабрициуса с изумлением.

– И что я там буду делать? – спросил он.

Фабрициус, с дружеской улыбкой на лице, продолжил:

– Я собираюсь пригласить к вам в гости русский десант завтра утром. Русские будут очень довольны, если вы встретите их как следует.

На рассвете следующего дня русские начали высадку именно там, где начальник штаба приказал роте занять оборону. В течение нескольких предыдущих ночей русские, с помощью немецких военнопленных, намостили гать через топь; поскольку она лежала на 30 сантиметров ниже уровня воды, днем ее не было видно. Фабрициус совершенно правильно понял значение ночных звуков, которые доносились до нас при сооружении гати.

Затем командир инженерной части спросил:

– Скажите мне, Фабрициус, на самом ли деле ситуация столь безнадежна, как кажется?

Но Фабрициус уклонился от прямого ответа и ударился в трехминутные объяснения о преимуществах позиций, которые поручено оборонять вновь прибывшему командиру. Он отработал свое мастерство до совершенства – подчеркнул некоторые наши тактические преимущества, показал их с важным видом на карте, и инженер ушел, убежденный в том, что все не так уж и плохо.

Эта же самая сцена повторялась еще три раза в течение последующих нескольких минут, когда в комнату заходили командиры других частей. Совершенно непостижимым образом вконец измученный человек излучал уверенность, надежду и мужество, которые передавались другим. Офицер Генерального штаба всегда знает больше, чем командир фронтовой части. Во многих предыдущих случаях Фабрициус всегда мастерски разыгрывал подобные ситуации. «Если уж начальник штаба дивизии говорит…»