Великий государь - Александр Антонов

В тот же день князь Фёдор Шереметев позвал знакомого дьяка и опытного гонца Аладьева и велел ему ехать-пробираться в Литовскую землю, найти под Мариенбургом Мальборгский замок и уведомить митрополита Филарета о том, что его сын избран царём России.

— Ты уж постарайся, братец, донеси сию благую весть до узника, — попросил князь. — А грамоту я тебе приготовил.

Дьяк Аладьев хаживал за рубежи державы многажды, всегда удачно. И тут заверил князя:

— Исполню, князь-батюшка, как велено.

Аладьев покинул Москву ранним утром на другой день. И тем же ранним утром князь Фёдор Шереметев проснулся с чувством гнетущего беспокойства. Казалось бы, никаких видимых причин для того не было: избирательный собор завершился удачно, народ проявил себя разумно, ан нет, беспокойство нарастало. И князь отправился к митрополиту Ефрему с которым князь, вольно или невольно, оказался во главе избирательной страды. Князь думал о том, что утверждение избирательной грамоты, слово россиян на Красной площади ещё не давали полной уверенности в том, что царём будет именно Михаил Романов. Никто в Москве не знал, есть ли у него желание стать царём И никто не мог сказать, как поведёт себя матушка царя инокиня Марфа. Она-то отлично знала цену царскому венцу. И ежели она не даст согласия венчать на царство своего сына, то вся великая суета пойдёт прахом. А то, что она могла закусить удила, Фёдор Шереметев нисколько не сомневался. Придя в палаты митрополита, Фёдор застал Ефрема за утренней трапезой. Князя пригласили к столу, налили чару медовухи. Однако князь не взялся за чару, пока не поделился своим беспокойством:

— Отче владыко, избрав Михаила, мы выполнили только одну половину дела. Справимся ли с другой?

— Ведаю, сын мой, о чём речь, — ответил Ефрем. — Матушка Марфа вельми тверда в убеждениях.

— Вот я и мыслю, что нужно отправить в Кострому послами достойных людей, и нам с тобой нужно поехать, дабы мы получили согласие матушки Михаила. А без её благословения нам пребывать в сиротстве.

— Истинно глаголешь, сын мой. Потому не будем коснети и ноне же объявим послов.

Но думные бояре привыкли всякое благое дело обставлять проволочками. И больше недели судили-рядили, кому быть послами. И даже Фёдора Шереметева и митрополита Ефрема пытались оттеснить от посольства, что наполовину им удалось.

В сердцах князь сказал боярам:

— Эх, радетели за Русь, ни креста у вас, ни совести! Да нет на вас Гермогена святейшего. Он бы скоро вразумил Божьим словом!

Бояре лукаво ухмылялись в сивые бороды, но дорогу посольству всё-таки открыли. Оно оказалось внушительным, более пятидесяти послов отправились в путь. Во главе посольства был поставлен архиепископ Рязанский Феодорит. До Костромы послы добирались почти две недели и прибыли туда лишь 13 марта, в день святого Никифора. В Костроме послы первым делом посетили воеводу Михаила Бутурлина. В честь московских гостей воевода дал обед. За трапезой князь Шереметев расспросил воеводу, как живут-поживают Михаил и его матушка.

— Живут в благости, — скупо ответил Бутурлин. Он был выборным на Земском соборе от Костромы и знал, с чем прибыли послы, но не порадовал их. — Одно добавлю: затворничество им по душе, и поди не согласятся его прервать.

— Но знает ли Михаил, что его избрали царём? Ведь мы посылали гонца, — продолжал расспрашивать Шереметев.

— Запретила инокиня Марфа допускать к ней гонцов.

— Удивляюсь я тебе, воевода, — загорячился князь Фёдор. — Как ты осмелился задержать земского гонца?

— Каюсь, князь. А и пустил бы к ним гонца, того хуже случилось бы. Марфа ноне способна на дерзкие дела, увела бы князя в северные скиты, а там ищи ветра в поле...

— Вон как, — удивился князь Фёдор. — Ишь, какое студное дело у нас. Выходит, и послов она может не принять?!

— Сие токмо Богу ведомо, а мне — нет.

— И что же ты присоветуешь?

— Идите к старице Марфе с поклоном. Другое вам и не дано.

После обильной трапезы с хмельным Бутурлин распорядился разместить послов на отдых. А на другой день, помолившись и не вкусив пищи, послы скопом отправились в Ипатьевский монастырь, где пребывали Марфа и её сын. Архиепископ Феодорит собрал костромских архиереев, велел взять хоругви, иконы и чудотворный образ Владимирской Божьей Матери. Монастырь стоял вне города, за рекой Костромкой. Шли через реку по льду, который ещё был недвижим. Когда процессия появилась вблизи монастыря и о ней доложили настоятелю, он велел распахнуть ворота и встретил послов как подобает. На звонницах ударили колокола, монахи вышли так же с иконами и с горящими свечами. Однако встреча с инокиней Марфой была тягостной и не внушила послам никакой надежды на то, что бывшая княгиня отпустит своего сына в Москву на трон. Настоятель монастыря отправился к ней в келью и попросил выйти к послам.

— Матушка Марфа, тебя хотят видеть сановники, — сказал он.

— Что им нужно? — спросила Марфа недовольно.

— Тебе и скажут, — ответил настоятель и ушёл.

Марфа собиралась долго. Два раза присаживалась на скамью, думая вовсе не выходить. Знала она причину появления послов и не радовалась. Всё в ней бунтовало против россиян, отметивших её сына особой печатью. И она появилась на крыльце кельи суровая, непреклонная. Спросила сухо:

— Зачем пришли? Я вас не звала! Уходите прочь!

Огорошенные послы молчали. Но, подняв крест, выступил вперёд архиепископ Рязанский Феодорит:

— Матушка-государыня, низко кланяемся тебе и просим выслушать нас, — начал Феодорит. — Мы пришли за твоим сыном, избранником Божьим на Российское царство.

— Не тщитесь! Я не отдам своего сына на поруганье! Не ищу ему судьбы Фёдора Годунова! — бросила Марфа в толпу тяжёлые слова.

— Но вся Русь, что за нами, зовёт князя Михаила быть царём-батюшкой! Милости твоей просим, государыня, — взывал к сердцу непреклонной инокини архиепископ.

— Не отдам! Он ещё малолетен! Ищите другого царя! — перешла на крик Марфа и заплакала. — Большие люди обезумели, избрав отрока царём. Голицыных мужей зовите, Мстиславского нареките! А Мишеньку не отдам. Не отдам! Не отдам! — И Марфа заголосила пуще.

— Искрения твоя любовь к сыну, — снова заговорил Феодорит. — И мы помним, что он у тебя один, но собор не нашёл достойнее природного царя. Потому умоляем тебя именем Господа Бога, не супротивничай воле сирот россиян.

— Не просите. У меня уже всё отняли! Но сына я не отдам!

И тогда Феодорита сменил князь Фёдор Шереметев.

— Матушка Марфа, ежели ты нам отказываешь, то мы, челобитчики, просим тебя идти в храм Святой Троицы и там пред Богом и алтарём сказать своё последнее слово.

Одарив друга дома Романовых негодующим взглядом, Марфа молча сошла с крыльца и направилась к храму. Но тут перед нею возник воевода Бутурлин.

— Остановись, матушка, не делай невозвратных шагов! — И тут же Бутурлин обратился к послам: — Не угнетайте инокиню Марфу. Дайте ей подумать, поговорить с сыном. — И снова воевода заговорил с Марфой: — И ты, матушка, уразумей наше слово к завтрему. Да помни о том, что на твоего сына указал перст Божий. — Ещё послам сказал: — Оставим, добрые люди, сие нестаточное дело до завтра, уповая на Всевышнего. — И воевода направился к монастырским воротам. Марфа тоже тотчас ушла со двора. Послы взирали на происходящее молча, с недоумением, не предполагая, что так скоро и впустую завершится их визит к будущему царю. Но вняли совету воеводы и покинули монастырь. Лишь костромские архиереи остались в обители и ушли в храм Святой Троицы, дабы отслужить молебен во благо торжества благоразумия.