По следу "Аненербе". Вангол-3 - Владимир Прасолов

– Еште, гости незваные. Еште. Бог все видит, все учитыват…

Проходя мимо, Петро незаметно бросил мясо собакам. Мясом их не кормили давно, понял Савельич, увидев, как исчезли в их пасти отравленные куски.

– Простите… – прошептал старик и ускорил шаг, скрывшись в проулок, уходящий прямо в тайгу.

В молельной избе старики держали совет. Касауров слушал их речи и радовался душой за людей, которых знал сызмальства, с которыми прожил долгую и светлую жизнь. Вот теперь с ними эту жизнь и заканчивал.

– Нет выхода другого, братья мои. Кто-то из наших молодых, если усмотрит, что мы в плену томимся, сердце смягчит и выйдет к супостатам, тем самым погубит и свою душу, и деток своих, и весь наш род. Пытками вызнают, хитростью выведают, где наши дети укрылись. Нельзя этого допустить, никак нельзя. Петро упредит всех, кого сможет, и уведет с собой, а нам проститься надобно и умереть смертью праведной, как предки наши уходили в огонь, души бессмертные от поругания храня. Сейчас это делать надо, крепость духа своего проявив и волю непреклонную. В ночи пожарище далеко видно будет, всех своих тем упредим, что ходу назад нету. Согласны ли вы со мной, братья и сестры мои?

– Согласны с тобой, Иван Фадеевич, – склоняли голову старики.

– Мы свое пожили, пусть наши дети в вере праведной живут… – шептали старухи крестясь и утирая слезы.

– Изнутри дверь закрючьте да заложите чем можно. От них нам спасения не надобно. И сымайте верхнюю одежку в кучу сюда, к дверям да окнам. Запалим и с молитвой уйдем с этого света.

Когда все подготовили, старики в центре избы встали на колени, старух внутри окружив живым кольцом, от ярого пламени и боли сберегая. Староста со свечой от образов пошел по кругу, запалив вороха одежды у стен и окон. В тишине полной прозвучал его тихий голос:

– Прости нас, Иисусе, за грех самовольного ухода, не из прихоти, не из похоти, не из гордыни великой на это идем, во спасение детей своих и веры отцов наших. Аминь.

Едкий дым стал расползаться от загоревшейся одежды и заполнять избу. Старики читали молитву, все ниже и ниже склоняясь к земле…

Кольша вышел к деревне уже потемну, аккурат в то самое время, когда высоко в темное небо взметнулись языки пламени над молельной избой, и сквозь треск пожираемого огнем сухого дерева послышалась Кольше молитва… Он увидел, как суетились вокруг горящей избы люди Сырохватова, но ничего сделать не могли. Несколько ведер воды из колодца успели плеснуть на стены, а потом жар был такой, что и близко не подойдешь. Ударивший вдруг шквалистый ветер снопами искр накрыл рядом стоящие постройки, они ярко вспыхивали соломенными крышами одна за другой, навсегда погасив ночные звезды над умиравшей деревней. Кольша лежал на скалистом обрыве над деревней и плакал, обнимая дрожавшего Арчи.

Утром Сырохватов молча, до крови закусив губы, ходил по пепелищам деревни. Она выгорела практически вся.

– Суки!!! – заорал он, сорвавшись, когда увидел издохших овчарок во дворе уцелевшего от пожара дома, где ночевали его конвоиры-проводники.

Построив группу в центре деревни, Сырохватов прошел мимо строя, вглядываясь в усталые, с воспаленными от дыма глазами, чумазые физиономии своих подчиненных. Многие опускали голову, не выдерживая выворачивающего наизнанку, леденящего кровь, сверлящего взгляда начальника.

– Что? Видели? Вот так контра недобитая платит нашему народу, несущему тяжелую ношу войны! Вот так! Лучше сдохнут, но не протянут руку помощи и не встанут плечом к плечу в борьбе с фашистским отребьем! Запомните то, что вы видели, и забудьте. Не было ничего! Ничего! Не было этой деревни! Не было этих сумасшедших стариков! Не было! Они недостойны памяти о них! Они предали нашу Родину, предали нашу землю, и она их не примет. Пеплом их прах разнесет ветер, и не узнает никто об их позорной кончине! Все, что здесь произошло, не подлежит разглашению под страхом расстрела! Всем все понятно?!

– Так точно! – хором ответил строй.

– Поджечь оставшиеся дома – и уходим назад, нам здесь делать нечего. Те, кто по тайге разбежались, через месяц-два либо сами к людям выйдут, либо издохнут в тайге от морозов и голода. Так что не было здесь никакой деревни и не будет! Ясно?

– Так точно!

– Исполнять.

Кольша, оставив собаку в тайге, обойдя деревню, пробрался поближе и все слышал. Когда строй разошелся выполнять приказ Хвата, в его сторону направился один из конвоиров. Кольша зарылся в еще горячий пепел, и тот прошел в двух шагах, не заметив парнишку.

Уцелевшие дома сначала грабили, вынося из погребов припасы, добротные вещи, а затем поджигали. Сжав зубы, Кольша наблюдал, как в огне пожарища уходит в небытие его родная деревня, его прошлая счастливая жизнь, его безмятежное детство. Слезы катились из глаз, смешиваясь с серым пеплом. Только потом, через два дня, его новый товарищ, Пловец, обратит внимание на то, что голова Кольши вдруг стала седой.

К обеду из продолжавшей гореть деревни группа Сырохватова выдвинулась в обратном направлении. Кольша ушел раньше, теперь он всем своим существом, умом и сердцем понимал, что такое нелюди, антихристово, сатанинское воинство. Даже Арчи вел себя необычно смирно. Бежал рядом, поглядывая на враз повзрослевшего хозяина.

Пловец ждал их и, увидев Кольшу, по-отечески обнял парня:

– Терпи, казак, атаманом будешь.

Кольша рассказал все, что видел в деревне. Он рассказывал спокойно и подробно о том, как горела молельная изба с людьми. О том, как чужие грабили и жгли деревню. При этом Пловец не увидел в его глазах страха или отчаяния. Перед ним сидел на камне и скупо ронял слова взрослый мужчина четырнадцати лет с седыми вихрами и голубыми, как утреннее небо, глазами, в которых горел огонь ненависти.

– Что будем делать? – спросил Кольша, бросив взгляд на повязку на ноге Пловца.

– Да все уже нормально, опухоль спала, заживет как на собаке, – улыбнувшись, ответил Пловец, взглянув на Арчи, устроившегося у ног хозяина. – Уходить надо. Они явно на тропе засаду оставили, им же золото нами намытое забрать надо, без него они не уберутся.

– А вы что, на ручье золото добывали?

– Да, мыли золотишко, мыли, хороший ручеек, щедрый, а ты думал что, рыбачили?

– Нет, я видел, что вы воду мутили, а зачем – не понял.

– Точно, Кольша, золото только через мутную водицу добывается, иначе никак. Любит золото воду, липнет к ней, потому и моют его… Да, паря. Расслабились, выходит, мы, расслабились. Думали, глухомань, никто не найдет, да еще фарт такой попер… Вот они нас и накрыли. Положили в землю они моих корешей, стреляли сразу. Думали, всех побьют и все возьмут. А я успел выскочить, выходит, как они с моими корешами расправились, я один свидетель, и где добытое, только я знаю. Искать меня они будут, Кольша, так что тебе лучше к своим идти, небось кто из деревни-то уцелел. Со мной опасно тебе оставаться.

– Собак теперь у них нет, не найдут они нас, я эти места хорошо знаю, все исходил. Поправишься, тогда, ежели надобность в том будет, и расстанемся, а пока я с тобой буду. Не принято у нас в тайге больных оставлять. Не по-божески это.