Муж напрокат - Надежда Мельникова

Я в шаге от того, чтобы сдаться.

— Ты хочешь правду? Я скажу тебе правду. Мне хотелось пожить нормальной жизнью, где женщина всё делает для меня искренне, а не ради бабла, поэтому я и выбрал этот способ. Скажу честно, ты не первая, к кому я ездил, до этого была Наташка из Северного, Инна из Лагойска, ну и Алина из Лаптево. И я бежал от них, сверкая пятками.

У меня отваливается челюсть.

— Но, когда я встретил тебя, Ксюша, всё это уже не имело значения. Твои остроумные ответы в переписке заинтересовали бы любого мужчину, ты умная, красивая, горячая, такая…

— Обычная.

— Соседка справа у тебя обычная, а я лучше знаю, какая ты. Я ведь мужчина. Ты справлялась со всем сама. Я тебя уважаю, блин, да что тебе ещё надо? Пошли.

Я вроде бы и пытаюсь упираться, но всё равно иду. Зинаида всё делает по правилам, и, когда меня спрашивают, согласна ли я, почему-то отвечаю «да». Максим тоже. Мы расписываемся, где нужно. Всё будто во сне.

— Дубовская Ксения Владимировна, властью данной мне…

— Нет. Это ещё что такое? Стойте! Какая ещё Дубовская? Я же не говорила, что буду менять фамилию?!

— Это он решил, — фыркает Зинаида.

Я поворачиваюсь к Максиму, чтобы поругаться, но меня глушит марш Мендельсона.

* * *

— Как ты могла выйти замуж за курьера и не позвать нас на свадьбу! — всплеснув руками, рыдает моя старшая дочь. — Я должна была нести корзинку с цветами и таскать твою фату!

— Ася, доченька, — вздыхаю, — послушай меня. Это ненастоящая свадьба. Это делается для того, чтобы злая комиссия не отобрала вас у меня. Брак между мной дядей Максимом фиктивный.

— Брак, может, и фиктивный, но брильянт вполне себе настоящий, — с завистью кривится на кольцо на моём пальце Виолетта.

По моему скромному мнению, с кольцом Максим перегнул. Такой здоровенный камень больше подходит британской принцессе, чем пчеловоду Ксюше. И как только с размером угадал? Ниточкой, что ли, померял, пока я спала?

— Почему нас с Никой не позвали? Почему втихаря всё? Вон баба Аня была!

— Я близкий человек, так что ничего удивительного, — хвастается Михайловна, горделиво выпячивая вперёд грудь во всё том же белом блузоне.

— А как же тадам? — уже не плачет, но всё ещё злится старшая.

— Какой ещё тадам?

— Как какой? Мама, ну помнишь, когда участковый наш женился, у него тадам был и две команды, жениха и невесты. И мы обматывали невесту рулоном туалетной бумаги. Это было весело! А теперь выходит, что тебя без нас с Никой обмотали, а мы даже не видели!

— Тамада, — подсказывает Максим и, почесав нос, смеётся в кулак.

— Ничего такого не было, просто регистрация. И тамады не было. Я не люблю все эти конкурсы и не хочу, чтобы меня чем-то обматывали.

— И всё равно! Почему нас не позвали?

— Да! — поддакивает ей младшая. — Да-да!

— Мне тоже интересно почему? — скрещивает руки на груди Виолетта.

— Вита, мне кажется, когда я говорила: семейный совет, — я ни разу не имела в виду тебя.

На диване в рядок сидят Ника, Ася, баба Аня, Егор, а на подоконнике присел Максим.

— А у меня, может, душа за тебя болит, соседка, — отвечает Виолетта. — Просто тебе этот франт столичный глаза шорами закрыл, и ты уже друзей настоящих не узнаёшь.

— Это тебя уже муж с детьми не узнают, так редко ты в своём доме бываешь.

Максим смеётся, явно оценив шутку. Обернувшись, ловлю на себе его горячий взгляд. Этот большой сарафан всё равно идёт мне, и Максим не сводит с меня глаз. Мне капельку стыдно и чуточку неловко. И я убираю за уши волосы, потому что от жарких комплиментов, которые он делает, разглядывая меня, даже и не знаю, как не покраснеть и при этом ещё успокоить детей.

— А давай организуем праздник. Позовём всех и тадама пригласим. Устроим конкурс для жениха, буду опознавать невесту на ощупь. Ну помнишь, жениху дают потрогать коленки девушек, присутствующих на торжестве, а он ищет свою.

— Тогда уж и мне надо что-то потрогать, чтобы жениха узнать. — Задумчиво отхожу к столу, начинаю листать поварскую книгу.

Вообще-то, праздник — это отличная идея. Так у всех сложится впечатление, что у нас настоящая свадьба, и не будет болтовни.

— Даже не думай. — Отрывается от подоконника Максим и, оглушая своим дорогим мужским парфюмом, становится рядом со мной.

Но не трогает. Уважает меня и знает, что при детях нельзя.

Я улыбаюсь ему, он мне. Опять появляется девчонка внутри меня, и сердце запрыгивает на батут.

Михайловна, Виолетта и Егор начинают вслух обсуждать праздник. Баба Аня с ужасом вспоминает, что надо гнать в магазин, скупать там всё что есть, резать курей, собирать по соседям яйца и, пока не поздно, таскать с грядки лук. А ещё закатки, обязательно закатки, иначе же мужикам закусывать будет нечем!

А мы с Максимом просто стоим рядом.

— Мне очень нравится кольцо. Ужасно красивое, — шепчу, так чтобы слышал только он.

— Еду частично привезут, как и напитки, я уже договорился.

— Когда ты успел?

— Ну ты же не думала, что мы с тобой не будем праздновать нашу свадьбу?

— Госзакупки?

— Они самые.

Хихикнув, снова смущаюсь.

А дальше начинается какое-то безумие. Сам собой во дворе образуется длиннющий стол, составленный из нескольких и накрытый чередой белоснежных скатертей.

Народ со всей округи тащит лавки и стулья. Очень скоро у калитки появляется Борис с баяном, а вместе с ним наряженные в яркие ситцевые платья кумушки. Повязав белые платки, они тянут про свадьбу, которая поёт и пляшет.

Все таскают туда-сюда тарелки, галдят и пререкаются, высмеивая друг друга. И это странным образом сочетается с подъехавшим минивэном, из которого выпрыгивают официанты в чёрных брюках и длинных белоснежных фартуках. Уже к пяти часам всё готово. Между деревьями развешаны красивые лампочки, а стол битком набит угощениями.

И в беспроводной микрофон орёт тамада, призывая всех поздравлять молодых.

Я никогда не видела настолько весёлой и искренней свадьбы. Даже моя первая не была такой. Как будто люди знали, что у Ксении-пчеловода, вдовы и матери двоих детей, сплошные проблемы: с Афанасием, администрацией и службой опеки — но боялись. И, опасаясь мести, помогали ему, а потом, когда на него наехали свыше, резко почувствовали угрызения совести и, узнав о моей свадьбе, решили порадоваться за мать-одиночку со сгоревшей пасекой.

— А пироги почему не порезали?! — по-деревенски громко орёт Михайловна, заботясь о гостях.