Муж напрокат - Надежда Мельникова

Но не факт, что всё будет хорошо: во-первых, чужие пчёлы могут улететь, а во-вторых… Во-вторых, я скучаю по Максиму.

Знаю его всего ничего, а сердце не на месте. Вот куда он запропастился?

И пока я об этом думаю, за воротами слышится шорох шин и шум подъезжающей машины. Судя по звуку, шум дорогого автомобиля. Я бросаю тяпку и, теряя шлёпки, бегу к воротам. И плевать мне на сползающую с плеч майку.

Я так мечтаю, чтобы это был Максим.

Но это не тот, кого я так сильно ждала. Это не Максим Дубовский. У моих ворот стоит наш участковый. Опустив голову, Виктор поправляет свой форменный головной убор. И надежда сразу сменяется огромным разочарованием.

— Добрый день, хозяйка. Мужик твой где? Мы его тачку нашли.

Не могу сдержать горести и злости и отвечаю не так любезно, как следует общаться с представителями закона. Хотела бы я знать, где мой мужик.

И мой ли он вообще.

— Добрый. По делам уехал.

Это та самая машина, которую Афанасий вместе с братом эвакуировали в неизвестном направлении.

Здоровый внедорожник игриво блестит покатыми боками, а я от чувства неудовлетворенности и обиды не знаю, куда себя деть. Не глядя поправляю шлёпки, засовывая ступни глубже.

— Машину тут оставлю.

— Как хочешь.

— Эй, на ней ни царапины, Акимова, учти это. Чтобы без претензий. Цени нашу доброту, Ксения.

— Ценю.

— Тогда до встречи. И постарайтесь убрать машину с дороги. Пусть закатит её в гараж твоего бати. Не надо, чтобы она тут постоянно маячила. Местных только раздражает.

Кивнув, закрываю калитку.

И тут же натыкаюсь на раскрасневшуюся Виолетту, которая буквально лезет посмотреть, кто там приехал.

— Это Максим?! Это он вернулся? Может, ему помочь надо? Там всё в порядке?

Замечаю её свеженамазанный красный рот и не могу не усмехнуться.

Неугомонная бешеная баба.

Михайловне это тоже не нравится:

— Виолетта, в твою миску уже муравьи заползают, а ну-ка брысь в свой дом! — грозит ей палкой.

А я так расстроилась, что это не Максим, аж света белого не вижу.

Сажусь на старенькую лавочку у дома, откидываюсь на бревенчатую стену.

Ко мне подбегают девочки. Ника и Ася садятся по обе стороны от меня и берут мои руки в свои маленькие ладошки. Вот чему надо радоваться! У меня есть девочки, а дети — это счастье. К тому же всё только к лучшему, вот уже и дом с землёй отбирать не станут, в скором времени начну работать в столовой, буду потихонечку развивать новую пасеку. Всё будет хорошо. И без Дубовского.

— Мама, как же я рада, что дядя-курьер тебя у нас не заберёт.

Заберёт?! Дети такие милые. Усмехаюсь сквозь горечь внутри.

— Да, — продолжает разглагольствовать Ася, — он делает вкусные блины, но всё время пытается тебя обнимать. Не надо нам этого. Мы втроём будем жить.

— Маме нужен мужик, иначе мама будет злой, — влезает со своими совершенно ненужными комментариями Виолетта.

— Мама не злая, у неё есть мы, — топнув ножкой, спорит старшая. — И мы её больше любим, чем какой-то там курьер.

Меня охватывает непроходимая печаль. Лучше бы они поскорее перестали говорить о нём.

И тут совершенно неожиданно через забор перелезает сын Виолетты. Он с шумом прыгает на землю. У него что-то в руках, какая-то большая розовая коробка. Особо не разглядываю. Мне всё равно. Мамке, наверное, что-то принёс. Очень раздражает это бесконечное хождение туда-сюда. Проходной двор какой-то.

Сижу у дома и, высунув ноги из шлепок, рисую пальцами зигзаги на земле. Достали! Хочется, чтобы все оставили меня в покое.

Непреходящая тревожность раздражает, и прям ничего уже не нужно, только бы начать новую жизнь. И, самое главное, поскорее забыть Максима. Думала, сын к Виолетте, но подросток подходит ко мне.

— Это вам, тётя Ксюша. Тот московский чел передал, ну, который сюда на крутой тачиле приезжал. Он там на трассе застрял, в него Борис на велике въехал, завалился, вмятину оставил. Ваш отговорить его пытался, мол, ерунда, а Борис упёрся. Говорит, что он советский человек и свои грехи признает, и не надо ему поблажек, будет отвечать по закону.

Я даже несколько раз переспрашиваю, о ком говорит сын Виолетты. От радости сердце колотится как у воробья. Неужели вернулся? Сжимаю коробку.

— Они участкового ждут.

— А участковый здесь был.

— Разминулись.

Господи, какие-то американские горки: то вверх, то вниз. С ума можно за день сойти.

Встаю. Сажусь. Потом опять встаю. Тереблю бант на коробке. Чувства переполняют, мне как будто снова семнадцать. От передозировки эмоций очень сильно горит в груди.

Стараюсь не рвать принесённый подарок, пытаюсь открыть аккуратно, всё же Виолетта и Михайловна рядом, подумают, что я совсем чокнулась. Нервно размотав широкую розовую ленту, открываю крышку, а там…

— Сарафан?! — комментирует Виолетта и тут же беспардонно выхватывает подписанную для меня карточку.

— «Приходи сегодня в час, а то женщина с амбарной книгой не любит, когда опаздывают», — читает Виолетта. — Это что значит?

А я знаю, что это значит. И изо всех сил стараюсь скрыть свою радость.

Благодать обливает внутри с такой силой, что голова идёт кругом. Трясущимися от волнения руками достаю наряд и, смеясь, прикладываю к фигуре. Немного длинный и очевидно широковат в груди, он явно выбрал размер на глаз. Но как бы этот сарафан ни сел на меня, я счастлива, потому что сегодня я выхожу замуж.

* * *

В состоянии полного безумия я бегу в дом, пытаюсь накраситься и надеть сарафан. В голове пульсирует неописуемая радость, свербит в глазах, из груди неудержимо рвётся ненормальный смех. Ощущаю себя четырнадцатилетней девчонкой, на которую глянул самый симпатичный мальчик класса и теперь она без ума от счастья. Не могу перестать дышать словно загнанная лошадь. Смотрю на себя в зеркало и, застряв в ткани сарафана, смеюсь, хлопая ошалелыми газами.

Не получается поверить, что сейчас я увижу его. И всё же надо успокоиться. Нельзя так, мужчина не должен думать, будто я потеряла голову.

Рассмеявшись, подвожу глаза стрелками, и в это время в мою спальню зашагивает Виолетта.

Вот это то, что мне никогда не нравилось в нашем местечке. Здесь никто не закрывает дверь на ночь, и все ходят к друг другу в гости без спроса.

— Прежде чем кидаться ему на шею, узнай, где он был.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍