Врачи. Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству - Шервин Нуланд

Проведя ряд соответствующих экспериментов, результаты которых подтвердили выдвинутую гипотезу, исследователь представляет ее миру в форме так называемой теории. Идеальный настоящий ученый, редко встречающийся в наши прагматические дни академической конкуренции, всегда помнит, что истина и суть неопровержимого доказательства неизвестны никому. Поэтому он никогда не выйдет за рамки выводов своей теории: значение самого этого слова по своей этимологии подразумевает всего лишь надежный способ изучения чего-либо. Даже при наличии «доказательств», которые позволяют получить современные исследовательские технологии, она остается, выражаясь словами песни Уильяма С. Гилберта, «несмотря на все соблазны», только теорией, к великой чести беспристрастной науки, не создавшей никаких дополнительных оговорок и предлогов. Не имеют значения ни уверенность, ни убеждения, с которыми теория провозглашается этому миру. Ни один исследователь не осмелится настаивать на достоверности своих выводов, тем не менее это хороший способ для изучения каких-либо явлений и объяснения, каким образом происходят те или иные процессы; метод, который достоин доверия в силу результатов проводимых экспериментов. Только теоретику известна истина; ученый знает только теорию.

Книга De Generatione Animalium («Зарождение животных») вышла в свет, когда ее автору было семьдесят три года. Из подробностей этой публикации известно, что она представляет собой сборник исследований и писем, написанных много лет назад. Похоже, Гарвей не проводил масштабных исследований в последние два десятилетия своей жизни. В 1648 году он оставил свою лондонскую резиденцию и жил со своими братьями: с Элиабом в Роэхэмптоне и с Даниэлем в Ламбете, по-видимому, в то же время он отошел от активной медицинской практики. В июле 1651 года он пожертвовал средства в фонд коллегии врачей для возведения дополнительных этажей на здании, чтобы в нем могли разместиться библиотека, музей и конференц-зал. Стипендиаты в благодарность поставили памятник своему выдающемуся благодетелю. Некоторое время спустя Гарвею предложили пост председателя коллегии врачей, от которого он отказался в силу ухудшения здоровья. Кроме того, с возрастом его стала мучить подагра: для облегчения нестерпимой боли он держал ноги в холодной воде. Стремительный, пылкий маленький исследователь превратился в хрупкого старичка, сгорбившегося над треснувшей деревянной ванной, шевелящего больными пальцами в ледяной воде, чтобы активизировать циркуляцию крови, открытую им для мира четыре десятилетия назад.

Время от времени коллеги писали ему, некоторые из них пытались пробудить его «дисциплинированное любопытство» к изучению новых проблем в физиологии, но он всегда отказывался. Одному из таких корреспондентов он написал в 1655 году: «Слишком длинная теперь повесть лет вызывает непреоборимую усталость и заставляет меня подавлять любое желание исследовать новые нюансы; после долгих трудов мой разум требует мира и тишины, не позволяя мне принимать активное участие в напряженных обсуждениях недавних открытий».

Последние годы прошли в покое. Гарвей наслаждался компанией друзей, которые не замечали в нем ни малейшего признака надменности и самодовольства, которыми переполняются некоторые великие люди с возрастом. Обри пишет: «Ах, мой старый друг доктор Гарвей – я знаю его так хорошо, – он посадил меня рядом, и мы разговаривали два или три часа. Конечно! Если бы он был холодным, надменным, чопорным стариком, как другие напыщенные доктора, он знал бы не больше, чем они». Обри, похоже, был не единственным молодым человеком, приближенным к старому вдовцу: «Я помню, у него жила симпатичная молодая женщина, с которой, как мне кажется, он согревался так же, как король Давид». Преклонный возраст несет с собой свои привилегии, но, похоже, они помогали Гарвею не больше, чем сладкоголосому певцу из Израиля: и девица была прекрасна, и почитала короля, и служила ему; но король не знал ее.

Все, чего хотел правящий монарх медицинских исследований, – закончить свои дни в покое. 24 апреля 1657 года он писал коллеге: «Я не только зрел годами, но и, позволь мне признаться, несколько поизносился. Мне действительно кажется, что я имею право просить о почетной отставке». Вскоре его желание исполнилось. Два месяца спустя, 30 июня, у него случился инсульт, и через несколько часов он умер. Его молодой друг Джон Обри был среди тех, кто нес его гроб к месту захоронения.

В своем предисловии к De Generatione Animalium Уильям Гарвей сформулировал принципы, согласно которым молодые ученые семнадцатого века изучали явления природы. Хотя они оставались последователями древнегреческого учения, они сознавали отсутствие необходимой полноты унаследованного знания. Они считали важным признать, что ошибки свойственны даже самым почитаемым древним авторитетам и их книгам. «Наш главный консультант – сама природа» – провозгласили они своим кредо. Им было недостаточно просто избавиться от старых ограничений, они выстроили новый подход к науке, наиболее точно сформулированный Гарвеем в предисловии к своей последней книге: наука продвигается вперед благодаря интуиции; наука – это тяжелая работа, когда все делается как следует, но тяжелая работа приносит удовольствие, а высшей наградой является открытие; наука оперирует индуктивным рассуждением – на основе отдельных доказанных фактов определяются общие принципы, этот процесс Гарвей описал решительной фразой: «Мы полагаемся на собственные глаза и совершаем восхождение от открытий меньших явлений и процессов к выявлению высших».

Как отмечал Обри, Уильям Гарвей еще при жизни стал свидетелем реализации своей доктрины, по крайней мере, если считать его главной доктриной замкнутый цикл кровообращения. Хотя до применения его концепции в медицине было еще далеко, его открытие сохраняло свою значимость для многих образованных людей. В старости его окружали почет и уважение, а его открытие было признано бессмертным. Но важнейшая часть его учения, выраженная в его описании науки, лишь столетие спустя была понята и принята всеми, а не только избранным авангардом мыслителей семнадцатого века, каждый из которых, как это часто случается, постигал истину независимо от других. Любой из них мог бы подписаться под словами великого ученого из предисловия к книге De Generatione Animalium:

Нашим главным советником должна быть сама природа; путь, проложенный ею, должен стать нашей дорогой. До тех пор, пока мы полагаемся на собственные глаза и совершаем восхождение от открытий меньших явлений и процессов к выявлению высших, мы будем прилежно постигать ее скрытые тайны.

Клиническая история болезни начала восемнадцатого века:

Пожилой мужчина семидесяти четырех лет, худощавого телосложения, любящий вино, в течение последнего месяца при ходьбе стал переносить вес тела главным образом на левую ногу. Хотя его слуги заметили хромоту, сам он не говорил об этом и не жаловался на какой-либо дискомфорт. После двадцати двух дней хромоты у него появилась генерализованная боль в животе. Он принял порошок териака[9], популярное средство при таких симптомах со времен античности. Боль отступила. Спустя двенадцать дней около полудня он почувствовал сильную боль в правом нижнем квадранте живота, которую он описал как «будто собака вгрызается внутрь». Над болезненной областью образовался отек, и при глубокой пальпации врач, к которому на этот раз обратился пациент, отметил уплотнение. Врач обратил внимание на учащенный пульс, странный, опрокинутый взгляд ввалившихся глаз и сухой язык. Пациент пережил ужасную ночь.