Миледи и притворщик - Антонина Ванина

– Садись на свою лошадь, златовласая госпожа, – сказал он.

– Но ведь…

– Садись, только ноги подогни, чтобы не намочить.

И он взял в одну руки поводья моей кобылки, в другую – поводья первого коня из цуга, и снова вошёл голыми ногами в реку.

Вода плескалась и бурлила, я сгибала ноги в коленях, чтобы не намочить брызгами ботинки, а Шанти по колено в стылой воде всё шёл и шёл вперёд, ведя за собой четырёх лошадей и меня верхом на кобылке.

Я так странно себя чувствовала, всё пыталась понять и осмыслить происходящее. Сарпальцы ведь не помогают чужакам и не лезут в их дела. Почему же Шанти так охотно вызвался помочь мне, да ещё и без всяких условий? Или условия будут озвучены позже?

– Ты только держись крепче, златовласая госпожа, за гриву хватайся, – напутствовал Шанти, когда моя кобылка снова взбрыкнула, стоило бурному потоку обдать её по ногам, – вода здесь стылая, а тебе простужаться нельзя.

– А как же ты? Ты же голыми ногами по колено в воде.

– Мне не страшно, я привычный. А вот ты, если упадёшь в воду, сильно заболеешь. Нехорошо выйдет, опасно это.

Какая неожиданная забота… В этой жизни я давно привыкла рассчитывать только на саму себя. А ещё я твёрдо уяснила, что нельзя полагаться на мужчин и ждать от них бескорыстной помощи. Леонар чётко вписался в эту картину мира всеми своими поступками. А тут я ни о чём никого не просила и собралась на равных преодолеть реку, но столкнулась с нежданной галантностью со стороны простого сарпальского крестьянина. Или скотовода? Надо бы выяснить, с кем я имею дело.

– Шанти, – спросила я, когда мы пересекли реку, – откуда ты родом? Из Жатжая или Чахучана?

– А ты угадай, златовласая госпожа, – задорно предложил он, натягивая сапоги у берега.

– Меня Эмеран зовут, – решила я представиться.

– Как странно звучит твоё имя, я такого никогда не слышал. Ты, видно, хаконайка.

– Аконийка, – поправила я. – А ты, значит, думал, что я тромка.

– Ну, кто вас, светлокожих людей, разберёт. Что тромцы, что хаконайцы, все вы друг на друга похожи.

– Аконийцы, – снова поправила я. – Выходит, ты и тромцев видел.

– А как же.

Натянув сапоги, он вернулся к своим коням, взял в руки поводья, и мы продолжили наш пеший поход.

– Шанти, ты ведь полукровка? – осторожно спросила я.

– Какая ты наблюдательная, – поддел он меня. – И как только догадалась?

– Твой отец акониец или тромец?

– Мой отец был полицмейстером железнодорожной охраны.

Я задумалась. В Чахучане железную дорогу начали строить лишь десять лет назад, а раньше при феодальной власти все порты сатрапии были закрыты для аконийцев. Если в наши дни губернатор Керо Кафу не уследил за своими малочисленными чахучанками, и кто-то из них родил ребёнка от заезжего железнодорожника, то такому чаду сейчас не больше девяти лет. А вот тромцы начали строить железную дорогу на востоке южного континента лет тридцать назад, если не больше. Да и нет в нашем королевстве полицмейстеров, это тормское словечко.

– Так твой отец много лет назад служил в тромской железнодорожной охране? – уточнила я. – Выходит, ты не из этих мест родом. Неужели из Старого Сарпаля?

– О, твоя смышлёность не знает границ, – задорно улыбнулся Шанти.

Нет, он точно надо мной издевается. Или просто не хочет говорить о своём тромском отце. И ведь без слов понятно, что Шанти – сирота. Такова судьба всех полукровок Старого Сарпаля – рано или поздно у их отцов заканчивался контракт с железной дорогой, и они возвращались на родину к своим жёнам и законным детям. А их отпрыски от сарпальских любовниц оставались наедине с матерями и всеобщим осуждением патриархального общества. Плоды распутства, которым не стоило появляться на свет – это ещё самоё мягкое, что им доводится слышать в свой адрес. А может, им ещё приходится терпеть побои. Что там говорил губернатор Керо Кафу? Полукровок и их матерей родственники гонят из дома, прохожие не подают им милостыню и могут побить камнями. С Шанти и его матерью когда-то произошло то же самое?

– Извини, я не собираюсь лезть тебе в душу, – в своё оправдание сказала я, – просто пытаюсь понять, если ты родом из Старого Сарпаля, то что ты делаешь здесь? Неужели ты весь континент пересёк, чтобы попасть в тот храм, куда мы идём?

– Нет, не такой я отчаянный человек, чтобы пешком идти через весь Сарпаль. Непроходимые пустыни Мола-Мати не каждому смертному покоряются. Да и идти через Джандер мне совсем не хочется.

– И как же тогда ты сюда попал? Морем?

– Отчасти. На парусной лодке дошёл до Кумкаля, из Кумкаля пешком добрался до Маримбелы, из Маримбелы в Жатжай.

– И это всё только ради горного храма?

– Да. Это будет двадцать второй храм Азмигиль, в котором я побываю.

– Двадцать второй? – поразилась я. – А сколько их всего?

– Тридцать три. Ещё Великий Сарп повелел возвести в каждой завоёванной им сатрапии храмы в честь богини как знак окончания войны и воцарения мира. Азмигиль каждый миг создаёт всё сущее на земле и уничтожает всё ненужное зло этого мира. Если посетить все её храмы, то богиня простит паломнику все его прегрешения, дарует ему освобождение от земных мук и вознесёт душу к Небесному Дворцу.

Вот это да, какой любопытный план на жизнь – посетить тридцать три храма и автоматически получить пропуск в божественный дворец. Интересная у сарпальцев религия.

– А ты сильно нагрешил, раз тебе нужно прощение богини? – на всякий случай, решила я узнать. Мало ли, вдруг я нечаянно связалась с душегубом и религиозным фанатиком в одном лице.

– Я следую пути пробуждения, а значит, не должен причинять живым существам вред мыслями, словами или делами.

– Вот как? А как же тот сурок, которого ты застрелил? Это ведь ты его убил, верно? А он наверняка не хотел умирать, у него были планы на свою сурочью жизнь.

– Ты права, – неожиданно согласился Шанти. – Я убил живое существо, это мой грех. Но моя пуля сразила его в голову, и он совсем не страдал. А его мясо стало твоим ужином, когда ты голодала. Тут я сделал доброе дело. А ещё я продам шкурку сурка в Эрхоне, и кто-то сошьёт из неё тёплую шапку и защитит свою голову в горную зиму. Так что мой грех обернулся двумя добрыми делами, и Азимгиль обязательно увидит это и простит меня, когда я предстану перед её сияющим ликом.

Когда настало время привала, я ничего сказать не успела, как Шанти сложил костёр и высек искру огнивом, достал из пузатых дорожных сумок посуду с провизией и начал готовить обед.

Я как заворожённая наблюдала, как он отмеряет рис из полного мешка, заливает его водой в чане, потом долго промывает, попеременно сливая и добавляя воду, нарезает и кидает туда овощи, потом идёт к козе, обмывает ей вымя, протирает тряпицей и доит. Котелок с молоком он поставил на костёр рядом с чаном и тут же принялся варить в другом котелке чай. Стоило козьему молоку вскипеть, как Шанти снял его с огня, добавил в котелок порошок, напоминающий муку, шепотку чего-то белого и сыпучего, ложкой зачерпнул из серой склянки что-то вязкое и склизкое, перемешал с молоком, а потом влил в это месиво заваренный чай.