Право на одиночество - Ника Соболева

— Бедняга, — на один краткий миг я даже ему посочувствовала.

— Не переживай, Алексей Молотов не бедный человек.

— Максим Петрович… — я слегка смутилась, решив задать этот вопрос. — А… вы ему ничего не сделали? Ну, за спор на меня?

Казалось, что лицо Громова окаменело. Он, видимо, вспомнил какой-то неприятный разговор, потому что на миг отвёл глаза, вздохнул, и только затем продолжил:

— Признаюсь честно — я его ударил. Не сильно, не волнуйся. Но достаточно, чтобы он больше к тебе не приставал. Да, и ещё… в издательстве о споре известно немногим. Но Королёв как-то умудрился всё выведать.

Я тихо застонала.

— Не волнуйся, Наташ. О тебе Сергей уж точно ничего дурного не думает, а вот с Алексеем имел долгую и неприятную беседу. Как и с менеджерами отдела продаж. В ближайшие полгода все, кто участвовал в споре, будут получать зарплату, как у уборщицы, ну или на худой конец, у младшего редактора.

— Они же уволятся!

— Вряд ли. В любом случае — это проблема Королёва, не наша с тобой.

Я кивнула, размышляя о случившемся. И ещё мне было интересно, будет ли Алексей пытаться встретиться со мной и просить прощения. Хотя… вряд ли такой человек, как Молотов, снизойдёт до извинений.

— Наташа, — вырвал меня из раздумий голос Громова. Я улыбнулась, увидев его ласковую улыбку и внимательный взгляд, — я бы хотел кое-куда пригласить тебя. Мне кажется, что сейчас это будет самым правильным… Заранее предупреждаю, что спать сегодня ночью тебе не придётся.

Ого! А вот это уже интересно.

— Куда вы хотите меня пригласить?

— Сюрприз, — Громов положил деньги в только что принесённый счёт. — Но я хочу тебя попросить — просто верь мне.

Максим Петрович встал и протянул мне руку, помогая подняться. И когда я встала перед ним, почувствовав кожей его близость, с моих губ сорвался едва слышный вздох. Сомневаюсь, что Громов мог его услышать. Но, так или иначе, он вдруг очень тихо сказал:

— Ты действительно необычная девушка, Наташа. После всего, что я сегодня наговорил о том, что ты искушение даже для меня, у тебя должна быть одна из двух возможных реакций. Но ты в эти рамки не вписываешься…

— Почему? — мне даже любопытно стало.

— Любая девушка после таких слов либо поспешила прочь из этого кафе, а в дальнейшем и с работы уволилась, либо решила активно меня соблазнять. А ты ведёшь себя так, будто ничего особенного не случилось.

— Максим Петрович, — я ободряюще улыбнулась Громову, — но ведь ничего особенного действительно не случилось. Поверьте, я не сомневаюсь в ваших моральных качествах даже на сотую долю процента.

Громов ничего не ответил, только улыбнулся, а затем мы вышли из кафе.

Максим Петрович привёл меня в ночной клуб. Не могу сказать, что я была очень счастлива по этому поводу. В ночных клубах я была только несколько раз, когда Аня почти силой меня туда затаскивала. Честно говоря, никогда не понимала смысла подобных сборищ. Дрыгаться под ритмичное нечто, которое у меня язык не поворачивается называть музыкой, я всегда не любила, пить полночи и наутро просыпаться с диким похмельем — тоже. А больше всего меня смущал тот факт, что в таких заведениях большинство людей отправлялось лишь с одной целью — найти себе партнера на ночь, плюс комплект венерических болезней, как бесплатное приложение.

Обо всём этом я и доложила Громову, как только стало понятно, куда он меня ведёт.

— Наташа, — он ухмыльнулся, созерцая мою недовольную мордашку, — я же просил — просто верь мне. Хорошо? Давай ты на сегодня оставишь все свои рассуждения и проведёшь эту ночь со мной.

Я вздрогнула от двусмысленности фразы, но, взглянув в лукавые глаза своего начальника, поняла, что он просто подтрунивает надо мной.

— Договорились, — я кивнула.

— Тогда пошли.

Для начала Громов заказал мне коктейль. Какой — не знаю. Я в этих вопросах не слишком искушённая, потому что, находясь рядом с Аней во время таких вот попоек, обычно либо не пила, либо употребляла исключительно мохито.

Оглушительно звенела музыка, отдаваясь в моих ушах болью. Где-то в груди пульсировал ритм, и мне всё время хотелось сглотнуть, чтобы прогнать наваждение. В клубе было немного накурено, и от этого подташнивало.

Несколько раз ко мне пытались подвалить незнакомые парни, но Громов тут же с видом собственника клал руку мне на плечо, и почему-то никто не рискнул с ним связаться.

Когда я допила второй коктейль, почувствовала странную лёгкость. Перестало тошнить, боль в ушах унялась, захотелось тоже начать дрыгаться под это подобие музыки. И каким-то шестым чувством Максим Петрович понял моё состояние.

Он взял мою руку и спросил:

— Потанцуем?

— Я не умею, — призналась я, усмехнувшись. — Я всегда двигалась как корова, которой кто-то по ошибке нацепил на ноги коньки и выпустил на лёд.

— Посмотри вокруг, — шепнул Громов, наклонившись над самым моим ухом. — Здесь больше половины присутствующих не умеют танцевать в принципе, просто дрыгаются. Ты думаешь, это кого-то волнует? Мы пришли сюда расслабиться, поэтому перестань смущаться. Я ведь не заставляю тебя вальсировать.

— При всём моём желании, — я хихикнула, — я бы никогда в жизни не смогла протанцевать вальс дольше пяти секунд.

Громов понимающе хмыкнул и за руку потащил меня на танцпол.

Я не помню, какая была музыка. Помню только, как Максим Петрович начал смешно дрыгаться, и я согнулась пополам от неудержимого хохота. Но, увидев его взгляд, выпрямилась и сама начала танцевать. И через несколько секунд с некоторой обидой заметила, что мой начальник смеётся, закрывая рот ладонью.

Заметив моё возмущение, Громов подошёл ближе и, положив свои руки мне на талию, сказал:

— Не обижайся, пожалуйста. Не скрою, весьма необычно видеть столь необычные телодвижения своего заместителя, но и ты ведь смеялась над старым начальником, — его глаза лукаво блеснули.

— Вы не старый, — я ответила Громову улыбкой. — И я не обижаюсь. Давайте дрыгаться дальше.

Больше никто не смеялся. Наоборот — через пару минут я и думать забыла о стеснении и просто двигалась. Мне казалось, вместе с этим подобием танца из моих конечностей вытекает боль, которую я старательно пыталась заглушить вот уже несколько дней. Мне стало легче дышать, когда на лбу выступила испарина, когда в глазах закружились непонятные мушки, когда уже ничего не осталось, кроме меня, музыки и танца. Только, быть может, руки Громова, которые он иногда клал мне на талию или плечи, с улыбкой заглядывая в глаза.

Я не знаю, сколько это продлилось. Потом мой начальник предложил сделать перерыв, и мы вернулись к барной стойке, где мне опять подали тот же коктейль. Я с наслаждением выпила, почувствовав, как моментально закружилась голова.