До самого пепла - Карина Вран

– Чего тут думать? – брякнула Барби. – Мы с Кеном в деле. Рэй, ты как?

– Можно, – пожал плечами кинжальщик.

– Семья, – развел руками Рюк. – Меня не поймут. Могу помахать вам ручкой через экран, но и только.

– Латвия, Рига, – обозначил весомую причину для отказа Локи. – Виртуально – запросто.

– В принципе, ночь по платной трассе… – задумался Вал. – И главу прихвачу, места она много не занимает. Будет меня развлекать в дороге. Хэйт?

А Хэйт оторопела. К такому обороту она и близко не была готова. Сейчас было так: Барби – зеленая, Кен – остроухий, Маська – та ей до подмышек едва макушкой достает. Вал, Хель – с ними все понятно, там только рога и копыта «отпилятся». И Лешка-Рюк, знакомый по обе стороны реальности. А еще есть Рэй с Локи, Монк, опять же…

– Может, не надо? – нерешительно промямлила глава Ненависти. – Так же все хорошо, как есть…

Здесь и сейчас… точнее, пятью минутами ранее, ей с этими ребятами было легко, приятно, понятно. У каждого свои задачи в группе, все делают одно дело. Что, если задуманная Маськой «сходка» все изменит?

– Ушастая, не ерепенься, – попросила малая. – Пожалуйста.

И эта просьба перевесила все возражения.

– Ночь по трассе? – покосилась Хэйт в сторону демона. – Поездом не проще?

– Мне – нет, – ответил бард.

Глава Ненависти с чувством (и не с одним!) махнула рукой.

– Ладно.

– Так, каравайку уговорили, – хлопнула в ладоши гнома. – Ваше монашество? Только ты не высказался, Монк.

«Сейчас будет неловко», – вспомнив разговор с монахом, который состоялся в орочьих землях, подумала Хэйт. В том разговоре как раз затрагивался возраст Монка.

– Пожалуй, и я загляну ненадолго, – улыбнулся монах. – На рюмочку чая, если никто не возражает.

…Потом гномка носилась по залу с воплями: «Ура-а-а! Мы соберемся вместе! Мы сделаем это».

А авантюриста не пустили убиваться. Ворваться в луч и не «сжечь» попытку прохождения – то, что случайно получилось без последствий у персонажа-одиночки – могло выйти боком при попытке зайти в луч в группе. Кен, хоть и с запозданием, но сообразил это.

Овчинка не стоила выделки. Разовый суицид игрока без группы, как выяснилось, не фейлил попытку. Как высказался лучник, стрельнув взглядом в кланлидера: «Сработал предохранитель от идиота».

Возможно, два таких игрока – без группы и в порядке строгой очереди – тоже ничего бы не порушили. Но лишний раз рисковать не стали.

Хэйт одна сходила на разведку. Вышла сильно озадаченной. Поделилась тем, что увидела в двенадцатом коридоре с командой, и тогда озадачились уже всем составом.

Потому как луч двенадцатого часа принадлежал драконам.

Воскресный сеанс живописи проходил… неоднозначно. С одной стороны, юная модель сияла улыбкой. Ей все нравилось. С другой стороны, мама модели брюзжала и брюзжала, и замолкала только для того, чтобы перевести дух.

Даме не нравилось все. То, как долго возятся художники, отнимая драгоценное время у своих клиентов. Как переживала Варя, что не увидит свои «портретики». Ей не нравился свет (ярко). Ей не нравился фон (тускло). Не нравилась студия: не убрано – пятна цветные остались возле раковины, их забыла затереть Вероника. И далее, и более…

Веронике это скоро надоело. Она представила на месте Вариной мамы пчелу с ее «жу-жу-жу». Вздохнула мысленно: «Ненавижу-жу», – и сосредоточилась на работе.

Жужжание продолжало доноситься, но «видение руки» успело перехватить инициативу. Художница отключилась, выпала из пространства-времени. А рука тем временем создавала образ, несколько отличный от реального.

– Это – что?! – выбил Веронику из прекрасной отрешенности вопль.

Людмила Львовна не усидела на месте. Прошлась по студии, взглянула на холсты. Заверещала, как древняя сигнализация на авто-развалюхе Вероникиного соседа-скупердяя.

Подорвался со своего места куратор: оценить масштабы бедствия, возможно, как-то приглушить сирену. Его студентка, причина бедствия, смущенно прикусила кончик кисти (не тот, что с ворсинками, деревянный, лакированный).

– Это… фантазийное прочтение, дополняющее мой реалистичный стиль.

Надо отдать должное Стасу: он растерялся, но быстро подобрал «рецепт успокоительного зелья» – слова, способные Людмилу Львовну не угомонить, так огорошить.

– Уверен, Варюше очень понравится, – преподаватель ослепительно улыбнулся. – Варя, милая, подойди к нам, пожалуйста. Посмотри.

Варина мама застыла. Дрожание подбородка и губ выдавало в ней возмущение. Однако, аргумент «Варюше понравится» достиг цели.

– Так здорово! – не подвел ребенок. – Супер! Мамочка, это же мое?

На холсте нашло отражение знакомство художницы с феями. За спиной девочки виднелись крылышки. Прозрачные, переливчатые, сотканные из закатного света и искр.

– Мы не заказывали подобного, – сурово высказала дама. – Мы не станем…

– Мое-мое-мое-мое! – заголосила Варенька, затопала ножками.

Веронике ужасно хотелось потеряться. Провалиться сквозь пол студии на этаж ниже и переждать там, пока обе – модель и ее родительница – успокоятся. Придут к какому угодно решению.

И одновременно – ей нравилось то, что создала «рука». Самоуправство в трактовании – то не нашло в ней позитивного отклика. А сам результат – очень даже.

– Ноги моей больше здесь не будет! – бросила, как оскорбление, Людмила Львовна. – Закончите, доставите на адрес. Варя, идем.

Дама выхватила из сумочки планшет, пробежалась пальцами по экрану. Аппарат Стаса тренькнул с табуретки возле станка.

Минуту спустя в студии остались только холсты, декорации и два художника.

– Хорошая новость, – куратор проверил оповещение. – Нам заплатили за обе работы. Вторая… тоже, пожалуй, хорошая новость – на следующие выходные планов нет. Вот через неделю у меня есть договоренность. Ты в деле?

«Прямо одно к одному. Предлога пропустить сходку теперь нет», – Вероника покачала головой.

– В деле. Выговор-то будет?

– Лицо живое, выражение четко ухватила. Пропорции верны, свет и тень на месте. А фантазию твою бурную я, наверное, буду новым клиентам преподносить, как уникальную манеру. Мы не в училище, здесь допустимы вольности.

Девушка уставилась на куратора, будто впервые его увидела. Станислав Анатольевич, известный всем студентам своей придирчивостью, чувствительностью к искажению, уродованию моделей или композиции, вдруг говорит о допустимых вольностях!

– Что? – вздохнул тот, заметив оторопь студентки. – Учебные работы не сравнивай со свободной живописью. Вздумаешь Светлане крылья или нимб приписать, заставлю переделывать.