Еретик - Мигель Делибес

Дон Сегундо с гордостью показал гостю свои владения, а затем завел речь о подписанном с его племянником контракте, который, как он надеется, «будет спешествовать» их взаимной выгоде. Немало времени он посвятил восхвалению сельской жизни, расписывая ее достоинства. Высокое звание оидора Канцелярии было им оценено в полной мере, и оба они договорились после обеда подписать брачный контракт без присутствия заинтересованных лиц.

Когда сели за стол, привычка взяла верх над приличиями — дон Сегундо роздал гостям пирог с бараниной и яйца со шпинатом, так и не сняв шапки, и снял ее лишь тогда, когда Октавия стала подавать жаркое, и он заметил возмущенные гримасы дочери. Под конец, вволю поев и изрядно выпив, дон Сегундо, побагровев и сложив руки на животе, с минуту посидел неподвижно, пока не рыгнул, после чего сам пожелал себе «на здоровье» и привел поговорку, опять-таки восхваляющую жизнь в деревне в сравнении с городской и достоинства деревенской пищи.

— В пышных хоромах, сами знаете, кругом блеск и шик, а на тарелках — пшик.

Когда ж они остались вдвоем, дон Сегундо стал обращаться к дону Игнасио еще более церемонно, величая его «сеньор оидор» или «дон Сальседо». По всему было видно, что он хорошо подготовился и был намерен выдать дочь замуж, хотя бы пришлось ему лишиться любимого колпака. Оидору, обескураженному деревенской примитивностью скотовода, хотелось поскорее покончить с этим делом — с первых минут визита он чувствовал себя пренеприятно. Желание его исполнилось, все условия контракта были подписаны без каких-либо помех. Дон Сегундо Сентено давал в приданое своей дочери Теодомире сущий пустяк — тысячу дукатов, а дон Игнасио Сальседо обязался вручить дону Сегундо Сентено в виде подарка невесте при венчании пятьсот дукатов. С этого момента дон Сегундо стал говорить в полный голос и, всякий раз, открывая рот, хлопал дона Игнасио по плечу, как старого друга. По всей видимости, сумма названного символического «выкупа» за дочь произвела на него наилучшее впечатление. Также и оидор остался доволен размером приданого. Похоже было, что дон Сегундо вовсе не такой отпетый скряга. Договорившись насчет брачного контракта, дон Сегундо заявил тоном, не терпящим возражений, что венчание, «ежели дон Сальседо не против», совершится в приходской церкви Пеньяфлор-де-ла-Орниха пятого июня в девять часов утра. А «банкет», поскольку круг его знакомств ограничен, будет отпразднован по-семейному, в переднем дворе его сельского дома, возле овчарен, в привычной ему обстановке. Дон Игнасио дал свое согласие, но когда в сумерки они с племянником ехали в карете по дороге через Вильянублу, он попытался объяснить Сиприано, насколько этот брак будет неравным.

— Разреши тебя спросить, твой будущий тесть отпускает бороду или просто не бреется? Можно подумать, что это одно и то же, но на самом-то деле вовсе нет.

Сиприано расхохотался. Кларет из Сингалеса оказал свое действие, и дядино замечание его позабавило.

— С…сегодня он оделся франтом, — сказал Сиприано. — Штаны ландскнехта — просто чудо. Надеюсь, в день свадьбы тетя оценит это наряд.

Иронический тон племянника обезоружил дона Игнасио. Садясь в карету, он надеялся заставить жениха одуматься — по его мнению, две их семьи никак не смогли бы поладить. Он все же высказал это, но Сиприано возразил, что его не смущают подобные светские предрассудки. Дон Игнасио беспощадно отозвался и о его нареченной, сказав, что не одобряет его союза с этойдевушкой вовсе не из-за светских предрассудков, однако Сиприано положил конец спору, заметив, что для суждения о Тео недостаточно одного обеда. Сделав последнюю отчаянную попытку, оидор спросил, не является ли влечение к дочери Перуанца обычным любовным недугом.

— Любовным недугом? И что же это такое?

— Плотское вожделение, побеждающее все разумные доводы, — четко определил оидор.

— Неужели же это недуг?

На западе в лучах заката пламенели контуры Парамо, а тени дубов на дороге становились гигантски огромными.

— Ты с этим не шути, Сиприано. Недуг этот легко диагностировать и можно лечить. Советую тебе посетить доктора Галаче — не для того, чтобы он назначил тебе лекарство, а просто побеседовать с ним.

Сиприано Сальседо весело улыбнулся и положил свою маленькую ладонь на колено дяде.

— В этом смысле ваша милость может быть спокойна. Я не болен, не страдаю любовным недугом, и я непременно женюсь.

Пятого июня в церкви в Пеньяфлоре, украшенной полевыми цветами, был скреплен этот столь противоречивый союз. Донья Габриэла, слегшая в постель от внезапного недомогания, не могла присутствовать, однако в церкви были дон Игнасио, Дионисио Манрике, портной Фермин Гутьеррес, Эстасио дель Валье, охотник из Пеньяфлора сеньор Авелино, Мартин Мартин и пастухи дона Сегундо из Вамбы, Кастродесы и Сигуньюэлы. Свадебный пир во дворе усадьбы удался на славу, дон Сегундо в своих штанах с прорезями и смешной шапчонке после десерта неуклюже взобрался на стол и произнес весьма трогательную речь, закончив ее поздравлением молодых, благодарностью сеньору священнику и всем гостям, и под конец немного потоптался, изображая пляску.

Когда собрались ехать в город, между молодоженами произошла первая размолвка. Теодомира настаивала на том, чтобы взяли в Вальядолид ее чубарого Упрямца, чему Сиприано воспротивился — такая жалкая кляча будет в столице сущим посмешищем. Королева Парамо, разъярясь, заявила, что если Упрямца не возьмут, она тоже в Вальядолид не поедет и будет считать, что свадьбы никакой не было. Сиприано попытался еще чуточку поспорить, но, убедившись в непримиримой позиции супруги, в конце концов уступил. Слуга Висенте поехал верхом на Упрямце, а молодожены в карете, вслед за каретой дона Игнасио.

Приехав домой и поздоровавшись с прислугой, Сиприано осуществил деяние, к которому готовился в течение двух последних месяцев. Своими небольшими мускулистыми руками он подхватил ту, что отныне была его законной супругой, и, открыв ногой дверь, донес ее до мрачного ложа и нежно уложил на большой матрас, набитый шерстью из Ла-Манги, подаренный Перуанцем. Теодомира смотрела на него округлившимися от удивления глазами.

— Ну, малыш, ты здоров! Скажи на милость, откуда у тебя сила берется? — спросила она.

Для Сиприано Сальседо первые месяцы супружеской жизни были полны покоя и наслаждений. Теодомира Сентено, которая уже звалась просто Тео, в десять утра завтраками в постели, совершала свой туалет и ненадолго спускалась в лавку. Временами после полудня она отправлялась на прогулки — верхом на Упрямце — в сторону Симанкаса или Эрреры, или же поднималась в Ла-Мангу, чтобы повидаться с отцом. Сознавая, что кляча его супруги в городе совершенно неуместна, Сиприано подарил ей гнедого жеребца прекрасных статей, какового дочь Перуанца с негодованием отвергла, добавив при этом, что ни за что на свете не променяет своего коня не эту чистопородную выскочку. У Королевы Парамо были свои заскоки. Тео была женщиной вполне покладистой, но случалось, что ни с того ни с сего ее начинал душить гнев, и тогда она становилась невменяемой и заходилась в истошном крике. Сиприано говорил ей прямо в глаза, что ею движет исключительно дух противоречия, а она — что он стыдится своего поступка, и что, взяв ее в жены, должен принимать ее такой, какая она есть, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И вновь Сиприано пришлось пойти на уступки: отныне всякий раз, когда супруги оправлялись на прогулку верхом, они ехали разными путями, а если им надо было навестить дона Сегундо, Тео со своим чубарым ожидала его на другом берегу реки, за Большим мостом, где они и воссоединялись. Хватило нескольких недель, чтобы Сиприано понял одну важную вещь: отныне его жизнь протекала в зависимости от настроений Тео: от ее апатичного спокойствия или от вспышек ее холерического темперамента, определявшего, как он начал замечать, ее поведение. Но поскольку поездки в Ла-Мангу были не столь уж частыми, Сиприано мог посвящать свои утренние часы складу, а дневные — мастерской, дома же проводил свободное время за корреспонденцией и чтением книг. Он почти ничего не читал после школы, когда ему довелось набрести на огромную дядину библиотеку, и вот теперь, обзаведясь собственным очагом, он вернулся к прежним привычкам. После свадебного путешествия в Авилу и в Сеговию — города, которых Тео совсем не знала, Сиприано срочно понадобилось поехать в Педросу, где он два года как не был. В Пеньяфлоре, в день его свадьбы, Мартин Мартин успел сообщить ему кое-какие новости, вроде той, что дон Доминго, старый приходский священник, который способствовал получению Сиприано звания идальго, умер, и что виноградники вдоль ручья в Вильявендимио, которые он присоединил к своим владения, чтобы придать вес своему прошению о дворянстве, приносят больше репья, чем ягод. Нынешний урожай, по всей видимости, обещал быть неплохим, но при всем том ренту за последние два года приходилось наскребать по крохам. И, руководствуясь изречением о том, что от хозяйского глаза скот жиреет, Сиприано решил посещать Педросу почаще.