Химмельстранд. Место первое - Йон Айвиде Линдквист

Так что кое-какой опыт у них был.

Они двинулись к кемперу Дональда. Медленно и но мере актерских способностей – расслабленно, будто собрались нанести визит вежливости. Дружеский визит – какая тут может быть спешка? Чем-то похоже на ту старую историю с Хольгером.

Похоже, да не совсем.

Как и тогда, они хотели бы взяться за руки, черпая друг у друга силу и решимость. Но кто знает, как среагирует такой человек, как Дональд, увидев взявшихся за ручки, как в детском садике, взрослых мужиков? Так что шли они порознь – Леннарт и Улоф. И тому и другому было очень страшно.

Не дойдя метров пяти до входа, они обнаружили, что боковое окно открыто, а у окна сидит Дональд и пристально на них смотрит.

– Привет, Дональд! – Леннарт показал на маленький холодильник рядом с кемпером. – Хотели только узнать – пиво у тебя осталось?

– Даже и поговорить не успели, – добавил Улоф.

Они остановились у входа. Леннарт сунул руки в карманы.

– Что скажешь? Поговорим маленько?

Получилось довольно непринужденно.

Улоф восхитился мужеством Леннарта – тот даже пальцем не пошевелил, когда из окошка показалось дуло винтовки. Сам он инстинктивно съежился, постарался уменьшить размеры мишени.

– Хрен вам, а не пиво! – крикнул Дональд. – Хрен вам, а не мои доски! И отвяжитесь от меня!

Леннарт не успел и слова вымолвить, как грохнул выстрел. В нескольких сантиметрах от ноги Леннарта выстрелил маленький фонтанчик земли.

Леннарт метнулся вправо. Таща за руку Улофа – за угол палатки, где Дональд их не мог видеть.

– Держитесь от меня подальше! – заревел Дональд. Одновременно с ревом они услышали щелчок затвора – перезарядил винтовку. – Исчезните! Сгиньте, чтоб я вас не видел!

Фермеры повернулись и побежали к своему кемперу, где их дожидались Петер и Стефан. Майвор отвели в вагончик Стефана – она никак не могла успокоиться.

Вчетвером они уселись за столик, пригнувшись, – одно из окон открывалось в сторону Дональда.

– Не… скажешь, чтобы… так уж удачно, – задыхаясь после бега, произнес Леннарт.

– Надо оставить его в покое, – предложил Стефан. – Пусть придет в себя.

– Папа, я боюсь, – на пороге появилась Молли.

Петер одним прыжком подскочил к двери и схватил Молли на руки. В ту же секунду послышался еще один выстрел. Куски разбитого плексигласа просвистели через весь кемпер.

Холодильник пробит.

Все встали на корточки. Петер лег на пол за кухонным шкафом, подмяв под себя Молли.

Напряженная тишина ожидания. Десять секунд, полминуты, минута… еще один выстрел. Молли вырвалась из объятий отца и залезла под столик, где тут же нашла занятие: начала связывать шнурки ботинок Леннарта и Улофа.

– Остается одно, – сказал Петер, – псих собирается нас укокошить. Надо как-то его убрать. Мы не можем жить под обстрелом.

* * *

К большому облегчению Карины, с тех пор как они покинули лагерь, Изабелла не произнесла ни слова. Молча сидела и вглядывалась в однообразное и бесконечное зеленое поле. Однообразие и бесконечность. Очевидное противоречие здравому смыслу должно было бы внушать ужас, но Карина страха не чувствовала.

Первый километр она была очень внимательна, пыталась найти хотя бы следы людских поселений. Время от времени поглядывала на дисплей навигатора – убедиться, что едет по дорогам, по которым можно вернуться назад, хотя их и не существует в действительности.

Потом что-то изменилось. Она перестала искать. Оказывается, вполне достаточно смотреть на пустое пространство. Пространство, одновременно волнующее и успокаивающее своей неизменной до совершенства пустотой. Медленно, но неуклонно мозг освобождается от необходимости думать, и ей приходится сделать усилие, чтобы вспомнить, почему, собственно, это так важно – найти дома, людей… хотя бы следы людей.

Оказывается, все, что ей необходимо, – движение. Равномерное движение в пустоте.

И когда экран навигатора внезапно залило синим, когда исчезла карта и осталась только стрелка маркера в пустом голубом пространстве, она не испугалась. Так и должно быть. Все правильно. Синяя, синяя любовь[14], – смутно подумала она и отвела глаза от дисплея. Ей стало хорошо до дрожи, до восторга. Даже волосы на руках с приятной щекоткой встали дыбом. Она парила в пустоте. Никогда в жизни Карина не чувствовала такой сладкой, такой засасывающей легкости.

Из нирваны ее вывел голос Изабеллы:

– Хайль Гитлер.

Точно вылили ушат ледяной воды на голову. Она вздрогнула и посмотрела на Изабеллу: та уставилась на ее плечо.

– Вы что… ты что, спятила?

Изабелла показала глазами на татуировку.

– Хайль Гитлер.

– Это символы бесконечности.

– Охренечности. Это две восьмерки. Н и Н. Heil Hitler… – Изабелле пришла в голову мысль, и она засмеялась. – А твой муж и вправду думает, что сует член в бесконечность? Сначала в одну, потом в другую? Может, стоит ему рассказать?

Карина сжала баранку так, что побелели костяшки пальцев, и посмотрела на горизонт.

Догадалась, сучка. Две восьмерки – и вправду две восьмых буквы в алфавите. Н и Н. Heil Hitler. Она не стала сводить татуировку. Оставила как напоминание о жизни, к которой ей ни за что не хотелось бы вернуться.

Карина нажала на тормоз, отпустила баранку и вышла из машины. Сделала пару шагов и услышала какую-то возню за спиной. Изабелла передвинулась на водительское сиденье. Очевидно, все же умеет водить машину, когда припрет. Почему бы не попробовать?

Карина усмехнулась и пощупала брюки – кодовый ключ в кармане, далеко не уедет.

Звук скольжения ткани по коже, мягкие шаги по траве.

Рука на плече.

– Слушай, ты… дай сюда…

То, что последовало за этим, – как ни странно, прямое следствие пережитого Кариной волшебного, почти оргастического счастья. Магнитно-ядерный скан чувственной сферы ее мозга наверняка показал бы параллельные, не связанные друг с другом очаги. Не связанные, но в равной степени гиперактивные. Очаг умиротворения – и очаг гнева и страха. Ясная, предельно ясная картина.

И с той же ясностью она сжала кулак и резко повернулась, словно электрический ток прошел по задействованным мышечным волокнам, и резким движением снизу, от бедра, ударила Изабеллу в подбородок.

Изабелла качнулась назад, наткнулась спиной на дверцу машины и осела на траву с открытым ртом и вытаращенными глазами. Помотала головой, точно стряхивая наваждение. Наверное, никак не могла поверить в случившееся.