Жребий вечности - Богдан Сушинский

– Чтобы доложил обстановку на линии фронта.

– Давая согласие на то, чтобы принять под свое начало группу армий «Африка», я просил фюрера вызвать меня для доклада, чтобы вместе с ним, Кейтелем и Герингом осмыслить реальное положение нашей группы армий и решить, что делать дальше. Так вот, сегодня я получил приказ явиться в ставку фюрера для доклада. Уже завтра я отбываю в Германию, а посему, вплоть до своего возвращения, командование группой передаю вам.

Как истинный военный, Арним подхватился, стал навытяжку и слегка склонил голову.

– Благодарю за оказанную честь, господин фельдмаршал.

– Английские войска тоже истощены, и вряд ли в ближайшие две-три недели они в состоянии будут предпринять масштабное наступление. За это время мы сумеем перебросить сюда несколько свежих дивизий и хотя бы две-три эскадрильи Второго воздушного флота. Возможно, мне даже удастся встретиться с его командующим, чтобы договориться о воздушной поддержке частями, базирующимися на юге Франции и на Корсике.

– Будем надеяться на храбрость наших солдат и неверие врага в свою победу.

– Но в основном – на храбрость, – поддержал его Роммель. – Со всеми соответствующими бумагами, генерал, вас ознакомит начальник штаба.

Казалось бы, все необходимые формальности были улажены, все вопросы, связанные с отлетом, решены, личные вещи уложены, и можно отправляться спать. Однако он ждал звонка из отдела связи группы армий. Случилось так, что та часть африканского побережья в районе Джарджиса, откуда германский корабль сегодня ночью должен тайно увезти «золото Роммеля», уже оказалась в руках англичан. Трудно предположить, что английские патрули способны контролировать всю прибрежную зону, от Триполи до Туниса. Тем не менее риск был, в последнюю минуту мог сработать закон подлости.

Не раздеваясь, фельдмаршал прилег на тахте и тотчас же уснул. Впервые за много-много тревожных, бессонных африканских ночей – вот так, почти мгновенно, забылся глубоким спокойным сном.

– Господин фельдмаршал, господин фельдмаршал! – с сожалением будил его адъютант, поскольку приказ был жестким: «Разбудить в любом часу ночи!»

– Да, что там?! – встревоженно открыл глаза Роммель. – Прорыв? Англичане?

– На фронте пока спокойно. Поступила шифрограмма от оберштурмбаннфюрера Шмидта.

– Вот как?! И что в ней?

– Вот ее текст: «Над Триполи песчаная буря».

– Ну, слава Богу! – вздохнул Роммель. Он знал, что эту кодовую фразу корабельный радист обязан был отстучать только тогда, когда спецгруз будет получен и судно благополучно выйдет в открытое море. – Это ж надо, чтобы так совпало: Роммель и «сокровища Роммеля» отправляются в Германию почти одновременно. Вот и не верь после этого в особую судьбу кладов!

Быстро разобравшись с помощью капитана фон Бергера, что к чему, Курбатов в последнюю минуту решил сам занять место водителя. Танкист из него был не Бог весть какой, однако немного поводить в школе диверсантов японский танк – за неимением русского – ему все же удалось.

Развернув машину на склоне заболоченного холма, он буквально свалился оттуда в кремнистую ложбину, посреди которой все еще бурлили страсти сразу по двум походным кухням. Курбатов смел с пути одну из них и, вогнав в землю тела нескольких зазевавшихся солдат, помчался дальше.

– Уходите к фронту, подполковник! – крикнул ему фон Тирбах после того, как, увлекшись атакой, Курбатов снес с обочины дороги распряженную повозку с какими-то ящиками. – Не собираетесь же вы возвращаться к Уралу!

– А почему бы не попробовать? На такой-то машине! Займитесь пулеметом, поручик! Действуем по «тактике боевых слонов». Капитан, вы в состоянии совладать с орудием?

– Попытаюсь!

– Поражать все, что попытается возникнуть на нашем пути на Голгофу!

– Но линия фронта в противоположной стороне. Мы слышали стрельбу.

– Тактика боевых слонов! Хоботы вверх, воинственно трубим и, сомкнув ряды, идем напролом. Оглянулись: да, что-то там под ногами прохрустело-зачавкало! И пошли дальше!

Еще инженерно не оформившуюся передовую красных они проходили по небольшой ложбине. Трое солдат, мудривших над сооружением пулеметного гнезда, поначалу застыли от удивления, увидев, что танк несется прямо на них, затем разбежались. Однако двое окопников тут же упало под пулеметным огнем фон Тирбаха.

На ничейной земле правый борт танка прочесал заряд немецкого орудия. Однако Курбатову удалось скрыться за извилистым склоном оврага, из которого он с трудом выбрался, оказавшись на окраине совершенно разрушенного лесного хутора. Смешав свою ярость с каким-то не поддающимся осмыслению неистовством, князь-танкист протаранил остатки дощатого сеновала и, приостановив машину, чтобы фон Бергер мог послать прицельный снаряд в сторону красных, пронесся по проселочной дороге, с двух сторон облепленной немецкими солдатами.

Застучала по броне дробь автоматных очередей. Громыхнула где-то на задке противопехотная граната. Но лишь когда они проскочили небольшую рощицу и оказались скрытыми от немецкой колонны, Курбатов заглушил мотор и приказал оставить машину.

– Я, конечно, мог бы доставить вас и до Берлина, господа офицеры, – извиняющимся тоном объяснил он своим спутникам. – Но теперь, когда нам нужно сойти с диверсионной тропы, чтобы легализоваться на землях Третьего рейха, тактика боевых слонов может обернуться против нас.

– Что это за дьявольская тактика, черт побери, – проворчал фон Бергер, обращаясь не к самому Курбатову, а к фон Тирбаху, – я уже прочувствовал на собственных костях.

– Господин подполковник действительно только что продемонстрировал ее, сидя за рычагами. Другое дело, что «толкование» ее выходит далеко за пределы танковых люков.

– Вот именно, – поддержал его Курбатов. – Все, вперед! Уходить от засад мы уже научились. Теперь придется овладевать самой сложной наукой – сдаваться.

В доме, в который они вошли около полуночи, доживала свои дни старуха полька. Открыв дверь, она даже толком не рассмотрела незваных гостей, молча ушла к себе в комнатку и сразу же взяла дверь на засов.

– Встречают, конечно, не очень приветливо, – заметил Курбатов.

– Потому что эта полька ненавидит нас, германцев, – зло обронил фон Тирбах, двинувшись к запертой двери.

– Успокойтесь, поручик. Откуда ей знать, что вы германец? На вас все еще русский мундир.

– Советский, господин князь, советский, будь он проклят.

– Что лишь усугубляет ваше положение, фон Тирбах: людей в советских мундирах здесь ненавидят еще сильнее, чем в германских.

– И все же я – германец и не желаю, чтобы меня пристрелили на окраине какой-нибудь украинской или польской деревушки, приняв за диверсанта-красноармейца.

– Ах эта неуемная германская спесь! – улыбнулся Курбатов. – Прежде чем вас пристрелят, постараюсь убедить польских партизан, что на самом деле вы – немецкий диверсант. Уверен, что это произведет на них неизгладимое впечатление.