До февраля - Шамиль Шаукатович Идиатуллин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«На месте. Тебя ждать?»
Тот отозвался сразу:
«Не успеваю. Лучше сюда его поскорее».
С утра они ездили вместе, потом Халк опять созвал срочное совещание. Андрей, ругнувшись, помчался в управление, велев продолжать без него. И по крайнему адресу, с большим напряжением выбитому из почтарей, велел ехать без него, а на месте списаться.
Руслан, покивав, написал:
«Если он дома, пальцы предъявить могу?»
Андрей написал после паузы:
«Без фанатизма только».
Руслан кивнул в последний раз и пошел к дому Такмазы.
На сапожке Чуфаровой все-таки нашлись четкие отпечатки пальцев, оставленные либо в момент ее смерти, либо сразу после. Стало быть, оставивший их с высокой долей вероятности и был убийцей, соучастником или свидетелем.
Официальная база совпадений с отпечатками не дала. Ответа на запрос в смежные и соседние службы, также располагавшие биометрическими материалами, собиравшимися, например, при выдаче загранпаспортов, приходилось ждать месяц-полтора. Но вчера отпечатки обнаружились в неавтоматизированной, скверно прописанной и не рекомендованной к использованию базе, которую менты и следаки называли «Хипстота». В эту базу какое-то время собирались данные, в том числе отпечатки, участников неразрешенных митингов, пикетов и прочих акций, проходивших в Сарасовске последний десяток лет. Несколько самых борзых активистов, схлопотавших в ходе задержания по морде, обжаловали в суде сразу все причиненные обиды, включая сбор персональных данных, и добились не только извинений и компенсации, но и судебного запрета на использование собранных данных в деятельности УВД. Стирать файлы никто, конечно, не стал. Их залили на самый дальний сервак, к которому экспертные службы обращались в исключительных случаях либо под напором особо вредного следака. А Андрей умел быть и вредным, и напористым, и полезным. И не слезал с экспертов Бахрамова, пока они буквально ручками, глазками и в послерабочее время не прочесали половину «Хипстоты» – и не обнаружили совпадения отпечатков, снятых на месте преступления, с отпечатками Такмазы Клима Маратовича, 1998 года рождения, снятыми в октябре семнадцатого после задержания за участие в самом массовом в истории Сарасовска митинге, собравшем под тысячу человек. Более пятисот задержали – пару сотен сразу, остальных в течение следующего месяца. Такмаза утверждал, что в митинге не участвовал и более в протестных и любых иных акциях не светился, так что на учет его не взяли и обошлись даже без письма в университет. Но пальчики в базе остались. И дождались Андрея.
Увидев имя «Клим», он просто взвился. То же имя назвала, по его словам, мутная свидетельница по делу невнятному, но, возможно, как-то связанному с текущими. Что существеннее, то же имя записал в ежедневнике в день убийства Дарченко. Страница с записью из ежедневника была вырвана и на месте преступления не нашлась, но на следующей странице даже невооруженным глазом можно было разглядеть глубоко вдавленный след записи «18:00 Клим “Пламя”-собр!»
– Не слишком тупо это выглядит, как считаешь? – спросил Руслан, с шорохом скребя выползшую к ночи щетину.
– Слушай, вот не надо только усложнять опять, – раздраженно сказал Андрей. – Два плюс два всегда четыре, совпадение плюс совпадение – не совпадение ни разу и даже не тенденция, однако, а доказательство. Пальцы фигуранта на одежде жертвы – это серьезно, имя фигуранта рядом с другой жертвой и засветка рядом с третьей – это почти неопровержимо. Случайностей таких не бывает.
Руслан опять поскреб щетину. Андрей раздраженно добавил:
– Подстав таких сложных тоже не бывает. В сериалах только.
Он вздохнул, поморгал покрасневшими веками и сказал другим тоном:
– Тупо… Убийцы вообще редко бывают не слишком тупыми. Если Такмазу реально подставляет кто, всё равно же не разберемся, пока с ним не потолкуем. Так что брать его по-любому будем.
– Найти осталось.
– Найдем, – заверил его Андрей. – Но вообще любой слишком сложный и коварный вариант можно откидывать, потому что в жизни так не бывает. Не срастается.
С этим Руслан был согласен.
Он остановился, не входя в жирную тень нужного второго подъезда, и окликнул тусклого мужичка, нахохлившегося на одной из пары лавок под озябшими березами посреди небольшого дворика:
– Земляк, код не знаешь?
Мужичок пожал плечами.
Свет фонаря цеплял дворик самым краешком, позволяя, впрочем, определить, что одет мужичок плотно, почти по-зимнему. И всё равно кукование ранним ноябрьским вечером на стылой лавке такое себе удовольствие, особенно не для скучающей пары бабок, а для одного дееспособного вроде, хоть и мелковатого, мужика средних лет. Ни телефона, ни сигареты у него в руке не было.
Руслан всмотрелся. Особо освещенная урна рядом с лавкой забита так, что смятая упаковка из-под шаурмы светлела шапкой поверху. Окурков ни на шапке, ни на бетоне вокруг не видно. Бутылок или банок тоже.
Руслан неторопливо прошагал к мужичку и спросил:
– Чего сидим?
Тот отвернулся.
– Чего сидим, уважаемый? – повторил Руслан с напором и, дождавшись, пока мужичок соизволит обратить к нему лицо, показал удостоверение.
Мужичок прочел – оправданно долго – ФИО и звание Руслана, кивнул, показывая, что всё понял и что можно корку убирать, и сказал:
– К бабе пришел, а нет ее.
Говорил он странно, чуть нараспев, то ли манерничал, то ли грелся так. «Точно к бабе?», едва не осведомился Руслан, но решил не давать поводов для обвинений в гомофобии и уточнил:
– Баба здесь живет, а ты кода не знаешь?
Мужичок снова пожал плечами.
– В какой квартире баба?
– В пятьдесят восьмой, – помедлив, сообщил мужичок.
– А подъезд какой?
Мужичок показал подбородком на подъезд Такмазы. Правильно.
– Документы есть с собой?
Руслан был готов к тому, что чувак заупрямится – и это было бы даже не очень подозрительно. Допустим, он женат, несмотря на манеры. Тогда лучше хождения по бабам не светить. Но мужичок, помявшись, вжикнул молнией и извлек из внутреннего кармана потасканный паспорт без обложки.
Руслан пролистал его, убедился, что штампа о регистрации брака нет, а прописан мужичок аж на