Чужая шкура - Дидье ван Ковелер

Он вздернул брови в знак уважения к моему странному вкусу и перечеркнул свое имя в свидетельстве о регистрации. Я тут же сунул его в карман куртки, отказался от предложения обмыть покупку и поспешил прервать сагу о долгой жизни транспортного средства. Теперь у него будет совсем другая история. «Жук» принадлежит мне, причем с 1975 года. Это была первая в моей жизни машина, я с ней не расставался, даже когда ездил на «вольво» или «саабе», женившись на дочери нотариуса из Амбуаза; он-то и выжил меня из оздоровительного клуба, которым мы владели с женой, выставил из дома в Версале и добил алиментами, что и позволило мне полгода назад «вернуться к истокам»: к студенческому «жуку» и холостяцкой студии, которую я сохранил в качестве кабинета, на случай если вдохновение вновь посетит меня. И ведь посетило — благодаря разводу, что свел на нет пятнадцать лет смиреной жизни в браке с «ошибкой юности» (назовем ее Мари-Паскаль). Я бросил пить, отважился взяться за перо и днем и ночью зарывался в песок вместе с персонажами «Принцессы», лишь бы не вспоминать, что моя бывшая отсудила права на нашего сына Констана и так ловко настроила его против меня, что он даже не отвечает на мои письма, с тех пор как они стали жить одной семьей с ее любовником-гляциологом.

Я стараюсь соответствовать тем выводам, которые сделала Карин, исходя из моей внешности и поведения, даже если жизненный путь Ришара Глена стал коктейлем из чужих судеб. Я фырчу и тарахчу на своем «фольксвагене», подъезжая к Монмартру; чтобы завтра вовремя добраться в бухту Соммы, мне придется выехать довольно рано.

Проезжаю мимо дежурной аптеки и не знаю, как поступить, остановиться или нет. Но как раз освобождается парковочное место, и я решаюсь. Через стекло тщетно пытаюсь разглядеть, есть ли там прилавок-витрина, тогда я смогу не произносить вслух название нужного мне товара. В результате зашел в книжный по соседству, купил «Гид по Бретани». Ладно, время еще есть, в конце концов, пачка презервативов не самое главное в подготовке к встрече.

Сев за руль и откинув сиденье, я погрузился в чтение путеводителя и, страница за страницей, опираясь на исторические факты, легенды и местный колорит, сочинил историю моего детства в Морбиане. Дальше поехал, уже зная, откуда пошел мой род, сколько несчастий обрушилось на нашу семью, как интенсивный рост свиноводства мало-помалу вытеснил культуру выращивания артишоков и что пришлось пережить моей бабушке в годы войны. Месяц назад она выиграла кругленькую сумму в лотерею и с тех пор, несмотря на свой преклонный возраст, пустилась во все тяжкие, проводит все время в круизах и роскошных отелях, — вот почему, к великому сожалению, я не могу познакомить с ней Карин.

* * *

Вторую половину воскресного дня я провел в студии, перечитывая ее письма в хронологическом порядке и пытаясь припомнить свои ответы, ведь черновиков не осталось. С каждым листком все вокруг меня заполняется счастливым ожиданием, от кресла-качалки, сидя в котором, я влюбился в Карин, до тихо гудящего макета, который я так и не отключил от сети. Вся история моей жизни, придуманная нынче утром, все вымышленные воспоминания так срослись со мной, так подталкивают меня к ней, что мне просто не терпится сделать ее частью этой истории. В итоге вечером я пошел в «Блины Монмартра». До самого закрытия, до часу ночи слушал мелодии песен Джо Дассена в исполнении механического пианино, а затем спросил счет и решил потолковать с хозяином.

Он стоит в кухне и чистит конфорки. Я спрашиваю, хорошо ли идут дела. Не очень-то, отвечает он. Я восторгаюсь чудом техники — пианино, у которого клавиши играют сами по себе. Он говорит, что клиентам не нравится, неживое оно. Просто служба охраны труда взяла его за горло, он уволил музыканта и поставил эту пианолу, целое состояние потратил, а теперь продавец отказывается принять ее обратно. Его просто в угол загнали, и ему все это осточертело, денег для рэкетиров больше нет, и если его кабак взорвут, он только рад будет — получит страховку и откроет наконец пиццерию в родном Финистере. Я не стал ему говорить, что и сам родом из Бретани. Как знать, вдруг у Финистера с Морбианом давняя вражда?

Скромно, как подобает человеку, живущему впроголодь, я предлагаю ему оживить пианино. Он не понимает. Тогда я прошу включить пианолу, сажусь на табурет, изображаю на лице вдохновение и перебираю пальцами по клавишам, дотрагиваясь до каждой в нужный момент. Первым номером идут «Елисейские Поля». Весь вечер, в перерывах между блинами, когда снова и снова звучала эта песня, я репетировал аккорды на бумажной скатерти. Несколько клавиш я проскочил, но все равно за моими руками не видно, какие именно ноты надо нажимать. В полной растерянности хозяин взгромоздился на стол и задумался, уперев локти в колени.

Когда песня кончилась, он спросил, сколько примерно я хотел бы получать. Не имея ни малейшего понятия о тарифах, я предложил выплачивать мне жалованье блинами — это избавит его от налога. Он молчал. Чтобы его успокоить, я объяснил, что я безработный, срок пособия истекает, банку задолжал, и стоит мне получить жалованье, его тут же хапнут в счет долга. Он успокоился, посочувствовал и принял меня. Я, правда, уточнил, что в таком трудном положении вынужден браться за любую черную работу, какая только подвернется, а потому не могу гарантировать ему четкий график. Это его не смутило, он сказал, что будет рад мне, когда бы я ни пришел, угостил стаканом сидра и предрек Франции скорый конец с такими налогами для предпринимателей. Выпив за свободную Бретань и похлопав друг друга по плечу, мы распрощались.

С застывшей от ветра улыбкой на губах я спускался к улице Лепик и еще острее чувствовал себя Ришаром Гленом. День за днем я оживлял этот виртуальный персонаж, и вот он уже не просто мое alter ego, не просто мой запасной выход или спасательный круг. Отныне он существует сам по себе, диктует мне правила, навязывает потребности, желания и даже печали. В это трудно поверить, но расписывая владельцу блинной свое бедственное положение, я совершенно забыл о газете, которая ежемесячно переводит на мой текущий счет тридцать тысяч франков. Конечно, Фредерик Ланберг не исчез в один миг, стоило мне отклеить усы. Он просто живет автономно, где-то в параллельном пространстве. А фальшивым музыкантом я подрядился вовсе не затем, чтобы дополнить свою биографию. И не затем, чтобы расширить круг знакомств Ришара Глена. И даже не затем, чтобы достойно встретить Карин у себя на Монмартрском холме. Нет, мне надо найти дело, только так я смогу жить дальше, если вдруг зазвонит телефон и вызовет ее назад, в Брюгге. Только так смогу вынести все эти тайны и сомнения, ведь они-то как раз и помогают мне любить без оглядки. Любить ее, близкую и далекую, родную и незнакомую, а быть может, не менее фальшивую, чем я сам.

Удивительно, как автомобиль влияет на человека. Если раньше я меланхолично правил устойчивым, комфортным и мощным «армстронгом», философски относясь к его капризам, то нынче утром заразился упрямством и задором своего «жучка». Выписывал зигзаги на автостраде в порывах бокового ветра, ревел, словно кухонный комбайн, и сползал на обочину, когда меня обгонял очередной грузовик. К счастью, выехал я в полдень, потому что по прогнозу погоды после утреннего тумана должно было выглянуть солнце. Думал добраться до Ла-Манша за два-три часа и побродить по окрестностям, которые выбрала для нас Карин. Но возле Клиньянкурских ворот у меня лопнула шина.