Змей и голубка - Шелби Махёрин

Как ни старайся, как ни наращивай умения, такой же могущественной, как некоторые колдуньи, мне никогда не стать. Потому что ведьмы вроде тех, что были на параде – ведьмы, готовые пожертвовать всем ради своей цели, – были не просто сильны.

Они были опасны.

Одна ведьма не способна видеть узоры другой, но деяния вроде утопления или сожжения человека заживо требуют огромных жертв во имя равновесия – возможно, определенного чувства или целого года воспоминаний. Или цвета глаз. Или способности ощутить чужое прикосновение.

Подобные утраты могут… изменить человека. Превратить в нечто куда более мрачное и более странное, чем прежде. Я уже видела это однажды.

Но это было очень давно.

Однако, даже если я никогда не сумею стать сильнее своей матери, бездействовать я все равно не желала.

– Если я не позволяю целителям и священникам услышать нас, то, по сути, оглушаю их. Забираю их слух. – Я отмахнулась от золотой нити, уцепившейся за мою кожу, и расправила плечи. – Значит, мне нужно лишить чего-то и себя тоже. Одного из чувств… Слух – очевидный предмет для обмена, но это я уже делала. Можно было бы отдать нечто другое, например осязание, зрение или вкус.

Я оглядела узоры.

– Вкуса недостаточно – баланс все равно смещен в мою пользу. Зрение – это слишком, тогда от меня будет мало толку. Значит… это должно быть осязание. Или обоняние? – Я обратила все внимание к своему носу, но новых узоров не было.

Звяк.

Звяк.

Звяк.

Я сердито обернулась к Берни, теряя сосредоточенность. Узоры исчезли.

– Берни, я тебя люблю, но, может, прекратишь, наконец? Ты мне мешаешь.

Звяк.

Коко коснулась моей щеки пальцем, возвращая меня к двери.

– Продолжай. Попробуй посмотреть с другой стороны.

Я отбросила ее руку.

– Легко тебе говорить. – Сжав зубы, я смотрела на дверь так напряженно, что казалось, у меня сейчас лопнут глаза. Может, этого как раз и хватит для равновесия.

– А может быть… может быть, это не я что-то у них забираю. Может, это они что-то дают мне.

– Уединение, секретность? – помогла мне Коко.

– Да. А значит… значит…

– Ты могла бы попробовать выдать свой секрет.

– Не ерунди, так не…

Между моим языком и ее ухом змейкой протянулась тонкая золотая нить.

Чтоб меня.

Вот в чем беда с магией – для каждого она своя. На каждую возможность, что приходила мне в голову, другая ведьма могла бы придумать сотню других. Равно как два ума не могут мыслить одинаково, так же и две ведьмы не способны одинаково колдовать. Все мы видим мир по-разному.

Но Коко об этом говорить было незачем.

Она самодовольно усмехнулась и вскинула бровь, будто прочтя мои мысли.

– Судя по всему, в этой вашей магии четких неукоснительных правил нет. В ней легко помогает чутье. – Она задумчиво постучала себя по подбородку. – Если честно, она напоминает мне магию крови.

В коридоре снаружи послышались шаги, и мы застыли. Неведомый некто не прошел мимо, а остановился у дверей, и тогда Коко быстро отошла в угол, а я скользнула на стул у кровати Берни, открыла Библию и стала читать стих, выбрав его наугад.

Отец Орвилль, прихрамывая, вошел в комнату.

– О! – Увидев нас, он схватился за сердце и округлил глаза. – Боже правый! Вы меня испугали.

Улыбнувшись, я встала. В комнату поспешно вошел Ансель. На его губах остались крошки печенья. Он явно наведался на кухню целителей.

– Все хорошо?

– Да, разумеется. – Я снова посмотрела на отца Орвилля. – Прошу прощения, отче. Я не хотела вас пугать.

– Ничего страшного, дитя мое. Просто за утро я слегка переутомился. Ночь выдалась странной. Больные нынче необычно… взволнованы. – Он махнул рукой, достав металлический шприц, и подошел ко мне и к кровати Берни. Улыбка застыла на моем лице. – Как вижу, вас тоже беспокоит самочувствие мсье Бернара. Прошлой ночью один из моих целителей застал его за попыткой выпрыгнуть из окна!

– Что? – Я вцепилась взглядом в Берни, но в его обезображенном лице невозможно было ничего прочесть. Ни тени чувства. Только… пустота. Я покачала головой. Должно быть, он страдал от невыносимой боли.

Отец Орвилль погладил меня по плечу.

– Не тревожься, дитя. Более этого не повторится. – Он поднял слабую руку и показал мне шприц. – На этот раз мы в точности рассчитали дозу. Я уверен. Инъекция успокоит его до тех самых пор, пока он не свидится с Господом.

Он вытащил из-под одежд тонкий кинжал и лезвием провел по руке Берни. Коко подступила ближе, щурясь, когда показалась черная кровь.

– Ему стало хуже.

Отец Орвилль неуклюже возился со шприцем. Я сомневалась, что он вообще видит руку Берни, но в конце концов ему удалось вонзить иглу прямо в черный порез. Я сморщилась, когда он надавил на поршень, вводя яд в тело Берни, но тот даже не пошевелился. Так и смотрел на меня пустым взглядом.

– Вот так. – Отец Орвилль извлек шприц из руки Берни. – Сейчас он должен заснуть. Пожалуй, оставим его?

– Да, отче, – сказала Коко и поклонилась, а затем выразительно посмотрела на меня. – Пойдем, Лу. Почитаем Притчи.

Лу

Вдоль улицы возле театра Солей-и-Лун выстроилась очередь. Аристократы беседовали у кассы, а их жены с масляными улыбочками приветствовали друг друга. Щегольские кареты подъезжали и отъезжали. Швейцары пытались разогнать гостей по местам, но на самом деле именно это, а вовсе не спектакль, было для главным развлечением вечера. Вот зачем богатые и власть имущие приходили в театр – покрасоваться и побеседовать о политике, кружась в своем сложном светском танце.

Я всегда видела в этом нечто похожее на брачные пляски павлинов.

Мы с мужем определенно смотрелись здесь к месту. Долой окровавленное платье и штаны – когда мой супруг незадолго до того вернулся к нам в комнату с новым вечерним платьем, раздуваясь от гордости и предвкушения, я просто не смогла ему отказать. Платье было гладко-золотое, с облегающим лифом и зауженными рукавами, вышитыми крошечными металлическими цветами. Они блестели в свете заходящего солнца, плавно переходя в шлейф из кремового шелка. Я даже колдовством свела парочку синяков в лазарете. А оставшиеся покрыла пудрой.

Мой муж нарядился в свой лучший мундир. Он тоже был шассерского синего цвета, но на воротнике и манжетах украшен золотой вышивкой. Я сдержала улыбку, представив, как мы выглядели, шествуя вниз по театральной лестнице. Муж подобрал нам сочетающиеся наряды. В иное время я бы возмутилась, но сейчас, идя под руку с ним, ощущать могла только радостное волнение.