Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе

А «пятьдесят русских нашего доктора» стали в батальоне неизменным поводом для зубоскальства.

По степям навстречу нам неуклонно наступала зима. Дни делались все короче. С момента начала операции «Барбаросса» мы уже потеряли два с половиной часа утреннего светлого времени, да и темное время суток стало наступать на три с половиной часа раньше. Ночи стали непривычно холодными и сырыми. Мы старались больше не устраивать ночные привалы под открытым небом — за исключением, конечно, случаев, когда это было совершенно уж неминуемым. Вместо этого мы предпочитали расквартировываться на ночь в русских деревнях, невзирая даже не то, что жилища там неизменно кишели клопами.

Однако отступавшие русские уступали нам свои теплые ночные постои слишком дорогой ценой. По-настоящему упорное сопротивление они оказывали нам только тогда, когда мы пытались выбить их из занимаемой ими деревни с наступлением сумерек. За возможность провести ночь в тепле и домашнем уюте вокруг огромной крестьянской печи они дрались как тигры.

Мы отчаянно надеялись на то, что Москва падет до того, как зима сцапает наши армии своей ледяной хваткой.

Грохот сражения за город Белый разбудил нас еще до побудки, и снова мы «наступали на пятки» отступавшему врагу. Мы еще не так долго находились на марше, когда группа русских танков поспешно скрылась от нас в направлении леса, расположенного прямо по ходу нашего следования. Местные крестьяне сообщили нам, что русские прошли через их деревни всего лишь часом раньше. В наши руки попало два брошенных вражеских танка — у них просто кончилось горючее. Мы дошли до дороги на Ржев и с радостью узнали о том, что прорыв прошел успешно по всей линии наступления и что наша дивизия в полном составе преследует разбитых красных.

Вечером нам пришлось выбить несколько отрядов русских из деревни, которую мы наметили себе для ночлега. Согнав местных жителей в одну половину их деревни, мы заняли для нашего расквартирования другую половину домов. Красные как раз успели хорошенько натопить их для нас.

На следующий день русские наспех подготовили у нескольких деревень оборонительные позиции и бросили против нас свежие силы. Однако наш свирепый лобовой огонь в сочетании с применением нами двойного охвата (захвата в клещи), как и всегда, оказались исключительно эффективны и причинили врагу ощутимые потери. Те, кому удавалось вырваться из нашего капкана, сеяли панику среди остальных сопротивлявшихся. Наши потери были куда менее значительными.

5 октября мы заняли подобным образом пять деревень и преследовали врага вплоть до самой поздней ночи. Однако в процессе этого роты нашего батальона оказались разбросанными на довольно обширном пространстве, и я примкнул к 10-й роте Больски, приписанной к резерву. Было уже 11 часов вечера, но мы не прекращали нашего движения, чтобы догнать остальную часть батальона и не остаться без ужина. Мы не ели ничего весь день и, несмотря на частые боевые столкновения, покрыли расстояние в сорок километров. Ночь была холодной, и чтобы согреться, я спешился и пошел рядом с Больски. Вдруг всполохи пожара горевшей неподалеку деревни осветили неясные очертания какого-то массивного контура на обочине дороги. Предмет походил на пушку, но внизу у него почему-то мерцало какое-то тусклое свечение.

— Что это? — схватил я за руку Больски.

— Черт его знает! Что-то странное, не правда ли?

— Эй! Пароль! — крикнули мы в темноту.

Ответом нам была только зловещая тишина.

Мы стали осторожно приближаться к подозрительному предмету, держа наготове автоматы и гранаты. В очередном отблеске пожара мы разглядели вдруг силуэты двух лошадей и полевую кухню. Нашу собственную полевую кухню! Один из солдат Больски приподнял крышку котла, и до нас донесся изумительный запах бобов, лука и мяса. Но где же кухонные «буйволы»? Ни их тел, ни каких-либо следов схватки видно не было. Мы стали громко звать нашего повара по имени. В ответ на это в придорожных кустах раздался наконец робкий шорох, и из них, стыдливо отводя глаза, вылезли повар и три его помощника. Их комично-жалкий вид смягчил сердце даже свирепого Земмельмайера.

— Какого дьявола вы там делали? — воскликнул Больски. — Мы уже думали, что русские перебили вас всех! Ну, говорите же, ради бога, хоть что-нибудь! Почему бросили полевую кухню?

Повар, казалось, собирался с силами, чтобы выдавить из себя хоть слово.

— Мы ехали по этой дороге к штабу батальона, и вдруг из темноты к нам приблизилось около тридцати человек. Мы вначале подумали, что это наши, но когда они окружили кухню, мы поняли, что это русские. В тот же самый момент и они увидели, что мы — немцы. Они сразу убежали, и… мы тоже.

— И что же, даже не сказали друг другу «до свидания»?

Все, кроме «буйволов», разразились дружным хохотом.

— Ну ладно, теперь вы нашлись. Я ужасно голоден. А как вы, доктор?

— «За» обеими руками.

Мы все с аппетитом съели по большущему половнику тушеного мяса с луком и бобами — это было восхитительно — и мысленно поблагодарили русских за то, что они оказались такими нервными, когда натолкнулись на котел с нашим ужином. К полуночи мы догнали наш батальон, расположившийся на ночлег на ферме невдалеке от деревни. Пища была роздана уже «умиравшим» с голоду солдатам, после чего практически весь батальон втиснулся в амбары, наполовину заполненные сеном и соломой.

— Слава богу, что мы сделали привал здесь, а не в деревне, — пробурчал маленький Беккер, когда я устроился рядом с ним на копне сена. — В деревне полно Иванов. Если бы мы попытались разместиться на ночь там — накликали бы себе на голову целое сражение. Ноги-то у них, наверное, мерзнут точно так же, как у нас.

Лежавший рядом с нами Нойхофф не произнес на это ни слова. Он провалился в сон буквально мгновенно — сразу же, как только принял горизонтальное положение. По нему стало очень заметно, что постоянное напряжение и стрессовость последних дней сказываются на нем гораздо сильнее, чем на всех нас, а груз ответственности, возложенной на него, рос при этом день ото дня.

Беккер оказался прав. Русские устроили оборонительные сооружения по всему периметру деревни, но основная часть противника расположилась на ночлег поближе к выездным дорогам и выдвинулась за полчаса до рассвета. Их последние арьергардные отряды как раз покидали деревню, когда мы входили в нее сразу с двух направлений. Было совершенно ясно, что враг торопится отступить как можно дальше — к ближайшим окрестностям Москвы, но пребывает в постоянном напряжении из-за того, что за ним по пятам следуют наши бронетанковые дивизии и дивизии моторизированной пехоты, неуклонно отжимая его в направлении к Зубцову, Старице и Калинину.

Где-то уже ближе к полудню мы решили заглянуть ненадолго на местную государственную сыроварню, работавшую как ни в чем не бывало на полную мощность. Все желавшие напились, кто сколько смог, молока, наелись сливочного сыра с нашим армейским хлебом, а также запаслись головками твердого сыра еще и впрок, набив ими вещмешки.