Человек со свинцовым чревом - Жан-Франсуа Паро

Николя снова пересек Сену, чтобы направиться на улицу Лирондель. Он думал о том, как лучше ему начать разговор с видамом, и наконец решил, что лучше всего быть с ним предельно откровенным. Трюш де ля Шо невольно подсказал ему решение: он представится офицером полиции отдела азартных игр и расспросит молодого человека о его визитах в «Коронованный дельфин».

Успел ли кто-нибудь предупредить молодого человека о его визите? Маловероятно, учитывая скверные отношения между видамом и его отцом. Николя рассчитывал сыграть на этих семейных раздорах, чтобы загнать в угол и заставить говорить младшего сына, которого отныне, после смерти его старшего брата, ожидало совсем другое будущее.

Дом, в котором жил видам, был ничем не примечателен — он не казался ни слишком богатым, ни слишком бедным. Обычный дом на обычной улице в квартале буржуа. В доме не было портье, который мог бы преградить Николя дорогу, и он в четыре прыжка оказался на верхнем этаже. Он постучал в дверь в глубине ниши, и ему тут же открыл молодой человек, скорее удивленный, чем недовольный неожиданным визитом. В штанах и рубашке, без галстука и манжет, он стоял, подбоченившись, и надменно оглядывал Николя. Густые брови дугой затеняли глаза, губы скривились в недовольную гримасу. Волосы были небрежно завязаны в узел. Первое, вполне благоприятное впечатление от его внешности тут же сменялось другим, более тревожным. Николя отметил бледность лица под нарумяненными скулами и темные круги под глазами — все это говорило об усталости. Фиолетовые пятна еще более выдавали тот факт, что он уже долгое время не смыкал глаз.

— Месье де Рюиссек?

— Да, месье. С кем имею честь говорить?

— Я полицейский и должен немедленно с вами поговорить.

Лицо молодого человека тут же побагровело, затем побледнело. Видам посторонился и пригласил Николя войти. Его жилище представляло собой огромную комнату с низким потолком и довольно темную. Два полукруглых окна вровень с полом выходили на улицу. Обстановка была элегантной, без излишеств, и ничто в ней не говорило о духовном призвании ее обитателя. Это была гарсоньерка молодого человека, ведущего жизнь, полную удовольствий, а вовсе не занятого духовными размышлениями. Видам продолжал стоять посреди комнаты против света и не приглашал Николя сесть.

— Итак, месье, чем я могу вам помочь?

Николя решил сразу перейти к делу.

— Получали ли вы от месье де ля Шо некую вещь взаймы, или, вернее, в счет оплаты проигрыша в карточной игре?

Видам снова залился краской.

— Месье, это только мое и его личное дело.

— Известно ли вам, что в месте, где вы так часто бываете, карточные игры запрещены и, следовательно, вы преступаете закон?

Молодой человек с вызовом поднял голову.

— Я не единственный в Париже посещаю игорные дома и не понимаю, почему королевская полиция должна поднимать по этому поводу шум.

— Потому, месье, что прочие ваши товарищи не планируют посвятить себя Богу, и пример, который вы подаете…

— Я уже не собираюсь принимать духовный сан. Это все в прошлом.

— Вижу, что смерть брата открыла для вас новые перспективы!

— Довольно оскорбительное замечание с вашей стороны, месье.

— Но никто больше из ваших товарищей так не выиграл из-за смерти ближнего своего.

Видам сделал шаг вперед. Его левая рука инстинктивно потянулась к правому боку в поисках эфеса отсутствующей шпаги. Николя заметил это движение.

— Осторожнее, месье, я никому не позволю безнаказанно оскорблять себя.

— Отвечайте на мои вопросы, — холодно ответил Николя. — Прежде всего я буду с вами откровенен и прошу вас принять во внимание то, что стало мне известно. Я также занимаюсь расследованием убийства вашего брата, которое ваш отец, граф де Рюиссек, предпочел объявить самоубийством. И не только его, но также вашей матери.

Николя заметил, что видам готов разрыдаться.

— Моей матери?

— Да, вашей матери, жестоко задушенной и сброшенной в колодец кармелитского монастыря. Вашей матери, которая желала доверить мне какую-то страшную тайну и которая умерла из-за этой тайны. Кому-то понадобилось заставить ее замолчать. Вот что, месье, позволяет мне задавать вам все эти вопросы, мне, Николя Ле Флошу, комиссару полиции Шатле.

— Мне нечего больше сказать в ответ на ваши обвинения.

Николя заметил, что новость об убийстве матери, кажется, не удивила молодого человека.

— Это было бы слишком просто. Напротив, вам есть о чем мне рассказать. И прежде всего — знакомы ли вы с мадемуазель Бишельер?

— Я знаю, что это любовница моего брата.

— Я не об этом вас спросил. Знакомы ли вы с ней лично?

— Вовсе нет.

— Тогда что вы делали в ее доме вчера после полудня? Не отрицайте, вас там видели. Три достойных доверия свидетеля готовы поклясться в этом перед судом.

Николя показалось, что молодой человек сейчас расплачется. Он почти до крови закусил губу.

— Я не видел ее на погребальной службе по своему брату и поехал…

— Но с какой стати вы решили, что эту молодую женщину пропустят на поминальную службу по вашему брату и матери? Попробуйте найти более убедительное объяснение.

Видам умолк.

— И к тому же, — продолжил Николя, — свидетели утверждают, что неоднократно видели вас у дома вышеупомянутой мадемуазели. Не пытайтесь убедить меня, что вы с ней не знакомы. Не желаете ли все объяснить?

— Мне нечего сказать.

— Воля ваша. Продолжим. Можете ли вы рассказать мне, чем вы занимались в день смерти вашего брата?

— Я гулял в Версале.

— В Версале! Но Версаль очень велик. Где именно вы были? В парке? Во дворце? В городе? Вы были один? Или с компанией? В Версале живет много народу, и вы неминуемо должны были встретить кого-то из ваших знакомых.

Николя с трудом удавалось быть таким резким, но ему необходимо было как-то воздействовать на молодого человека.

— Нет, никого. Я хотел побыть один.

Николя покачал головой. Видам собрал на свою голову все подозрения. После подобных заявлений Николя просто не мог оставить его на свободе. Он отогнал от себя все оставшиеся сомнения по поводу возможной вины видама. Нужно было начинать действовать. На глазах у растерявшегося молодого человека Николя достал из кармана один из королевских указов о заточении без суда и следствия, выданных ему месье де Сен-Флорантеном, и, не колеблясь, вписал в него имя видама. Второй раз в жизни он должен был сопровождать арестованного в Бастилию. В первый раз это был доктор Семакгюс, но тогда Николя всеми силами пытался защитить его и освободить от всех подозрений. Тот случай, когда Николя должен был исполнить печальную обязанность препровождения своего друга в тюрьму, укрепил его характер.