Евангелие рукотворных богов - Вадим Вознесенский

– Ну? – перевел дух Брат.

– Перекур. – Рус снова взялся взводить арбалет.

Передышки не получилось – в бледном ночном освещении раскинувшегося перед окном двора показались семеро, по два спереди и сзади, а в центре, поддерживаемое с обеих сторон дюжими мутантами, плелось жалкое создание. Тощее и немощное, на дрожащих тонких ногах и со свисающими руками-плетьми, оно выделялось даже среди безобразных спутников своей громадной, превышающей нормальную раз в пять, безвольно качающейся из стороны в сторону головой.

– Сейчас я этого лобастого. – Рус прижал к плечу арбалет.

– Погоди, – остановил его рассудительный Брат, даже не поднимая свое оружие.

И зря.

Неожиданно обоими овладела какая-то странная апатия и слабость. Музыкант, с трудом сопротивляясь неподъемному грузу ставшего вдруг тяжелым арбалета, дернулся, короткий болт уныло вжикнул и ушел вверх, в лицо анемичной Селене. Брат выгнулся, пытаясь вскинуть бомбарду, но руки не слушались, да и разум отказывал, погребенный под тяжелым прессом чужого отчаянного безразличия. Четверо из стоящих напротив неотвратимо двинулись вперед, а в окно уже лез, хромая, если можно так сказать, на раненую руку, неизвестно откуда появившийся Паук. Наверное, он все время находился поблизости, ожидая под стеной своего часа. Дождался, и вот он уже между бойцами и радостно скалится в обездвиженные лица, на которых сейчас живут лишь подернутые поволокой глаза. И узлами вздуваются вены на окаменевших руках…

Паук распрямился, насколько позволил искривленный позвоночник, и начал поигрывать кривым кинжалом, словно раздумывая, с кого начать. Тьма за спинами воинов вдруг отступила, проявляясь мертвенно-бледным, даже более безжизненным, чем лик луны, овалом, мраморным лицом с глазами цвета синей стали, цвета бури.

Умирая, Паук осознает, что представшее перед ним существо страшнее любого из ужасных порождений отравленного города. Но он этого никому уже не расскажет.

А Кэт – она не поддается странному воздействию – подошла к окну и, напряженно морща лоб, уперлась взглядом в большеголового… телепата? На мгновение воины ощутили прилив сил, давление отступило, возвращая членам свободу движений. И молниеносно взметнулась вверх кисть Большого Брата, сжимающая полированный приклад. Но мгновение, оно мгновение и есть. На полпути рука сорвалась и вновь опала гибкой плетью, лишь оглушительно рявкнуло двойным раскатом грозное оружие, в щепы разлетелся толстый подоконник и огненная вспышка осветила бескровные лица.

Позже, вспоминая этот кошмар, Рус продекламирует слова старинной баллады:

Город стреляет в ночь дробью огней,

Но ночь сильней – ее власть велика…

А сейчас Кэт бессильно прислонилась к стене и закусила губу, по виску ползет предательская капля пота. Время гордячки Селены… Еще слишком слаба…

Вновь обездвиженные бойцы могут лишь наблюдать, как вразвалочку приближаются четверо убийц, как бьется вдали в мелкой конвульсии большеголовый метаморф и как появляются на усеянном хламом дворе новые персонажи.

Один, высокий, ростом с Брата, плечистый, но настолько худощавый, что грязный свитер на нем кажется повешенным на вешалку, подволакивающий ногу, но вместе с тем изысканно хищный, безошибочно направляется к телепату. Сзади его прикрывает фигуристая девушка в обтягивающих кожаных бриджах и короткой матерчатой куртке. Пришелец играючи отражает атаку оставшихся с большеголовым пары телохранителей, причем один сразу падает мертвым, второй тоже падает, но его добивает движущаяся следом девушка. Телепат остался один и трясется, но не от страха – просто он не в состоянии самостоятельно удерживать свое тело. Женщина ойкает и оседает, но хромой так же уверенно продолжает свой путь.

– Кто ты? – звучит удивленный голос метаморфа, не тонкий и писклявый, как можно было ожидать, а густой и гулкий, что, с одной стороны, неудивительно при такой большой голове, а с другой – странно, ведь грудная клетка у него меньше черепной коробки.

Затем удивление сменяется пониманием и негодованием:

– Опомнись, измененный брат!

Но сабля в руках хромого взлетает и опускается – редкий трофей, голова диаметром в фут, падает в грязь.

Брата с Русом отпускает, начинает шевелиться и упавшая позади пришельца девушка, а четверка оставшихся метаморфов позорно спасается бегством. Их никто не преследует.

Воины в маленькой комнате предусмотрительно выжидают, неизвестно, чем еще обернется для них явление хромого с подругой, но Кэт безрассудно, легко спрыгивает с почти восьмифутовой высоты.

Хромой боец отбрасывает в сторону оружие, сжимает скрывающую черты лица широкополую шляпу, после чего становится видно, насколько оно обезображено шрамами, и медленно, словно остерегаясь провалиться на тонком льду или увязнуть в непроходимом болоте, движется навстречу девушке.

Они встречаются посреди двора, и лунный свет серебрит их силуэты, и вновь зарядивший дождь омывает их лица. Он – сильный, страшный и одновременно грустный. Рваный свитер висит на нем, обнажая жилистую шею и, в прорехах, внушительную мускулатуру, а высокие шнурованные ботинки, в которые заправлены потертые темные штаны, в комьях налипшей грязи. Она – на голову ниже, хрупкая и изящная, тоже в лохмотьях, печальная и чувственная. Они не отрывают глаз друг от друга, и она ведет алебастровым пальцем, повторяя извилистое русло пересекающего его лицо шрама, теребит коротко и неровно стриженные волосы. Что это – капли дождя бороздят шершавые щеки или скупые слезы ищут себе выход?

– Здравствуй, Убийца Драконов, – говорит она.

Что делать немощному, находящемуся среди гигантов? Игра мускулов – любимое времяпрепровождение наделенных силой. Разделение мира – ставка в подобных забавах. На грани, ибо мощь противостоящих такова, что, будучи неосторожно освобожденной, неминуемо погубит и самих обладателей. Как быть слабому в таком окружении, если он претендует даже не на часть, а на целое? Говорят, что песчинка способна, нарушив хрупкое равновесие, сдвинуть с места гибельную лавину. Столкнуть глупцов в беспощадном самоуничтожении, оставив осторожному пожинать плоды. Лукавство, потому что подобными методами не брезгуют пользоваться и Могущественные.

Посмотри, как играет солнце на дивных сочленениях эластичного тела. Высота – их стихия, и власть над ней безгранична. Удел червей – пресмыкаться в грязи, с безнадежной тоской взирая в бездонные небеса. Высь, лазурная синь, что много выше замаранной пелены туч, нависающей над проклятой реальностью. Безграничное пространство, пронизанное искрящимися лучами, и освежающая влага, роса воздуха, заставляющая свет распадаться дугой многоцветья. Словно иное бытие, существующее здесь и сейчас, но вне досягаемости всех существ мира. Тварям не дано узреть подобное, тварям, а не обитателям этого великолепия – драконам. Изящность стремительных форм лишь подчеркивают узкие острые крылья, неподвижные, способные лишь складываться и расправляться. Движения драконов безукоризненно рациональны, полет их красив и чарующ, как танец. Они резвятся, будто их небольшие крылья имеют опорой не разреженный эфир, а нечто более… более осязаемое. Знаешь, передвижение некоторых морских обитателей сравнивают с полетом? Парение же дракона более подобно гибкому скольжению по водной глади. Или им подвластна иная логика мироздания, позволяющая, в нарушение всяких законов, на нереальных скоростях менять направление, изгибая тело в немыслимых пируэтах, либо, срываясь с места, в мгновение ока исчезать крохотной точкой, оставляя за собой лишь белесый след? Небеса – среда обитания драконов, ибо никто, кажется, не видел их приземляющимися, вьющими гнезда, не заглядывал в мутные купола их глаз. А быть может, они вообще живут за пределами нашей сферы и, когда взмывают вертикально ввысь, стремятся туда, где лишь бестелесные духи способны носиться в пустоте? Быть может, там, в холодном безмолвии, их дом, копошащийся мириадами хризалид, грандиозный улей, в котором безраздельно властвует великая Мать…