Факелоносцы - Розмэри Сатклиф

— Смотри, Дельфин, белка! — воскликнул он с радостной улыбкой. — Вон на той ветке… Гляди, гляди, побежала!

Аквила проследил за взглядом мальчика и увидел, как совсем близко, справа от них на суку мелькнула полоска рыжеватого меха. На мгновение зверек замер в развилке между двух веток, что-то сердито проверещал и снова побежал, взбираясь все выше, выше к качающейся тоненькой веточке, затем, сделав какой-то совсем неприметный прыжок, оказался на соседнем дереве. Он то ритмично раскачивался, то прыгал среди ветвей, словно весу в нем было не больше, чем в раздуваемом ветром пламени, и вдруг — исчез, и они только спустя мгновение услышали, как он верещит где-то уже вдалеке. Арт проверещал в ответ, а потом со смехом издал, подражая сойке, тревожный крик.

И снова воцарилось молчание, как только они тронулись дальше по лесным тропам, оставив поводья спокойно лежать на шее у лошадей.

Аквила опять взглянул на мальчика, едущего рядом. Арту исполнилось четырнадцать, но ему еще год оставалось ждать, пока Амбросий сочтет его подготовленным к сражениям (если вообще дойдет дело до открытого сражения), однако всю эту весну Арт вел себя как норовистый жеребенок, и в конце концов Амбросий отправил его к Аквиле, который ведал охраной северных границ, — пусть мальчишка вдохнет воздух походной жизни и научится быть мужчиной. Арт-медведь. В каком-то смысле это прозвище ему подходило. Аквила и сейчас видел, какая силища таится под кожаной туникой, да и в движениях мальчика была неуклюжесть медвежонка, но только не тогда, когда он сидел на лошади. Арт на коне — удивительно красивое зрелище; такая красота бывает от полного соответствия какой-то вещи или человека своему предназначению, как, например, корабль в море, птица в полете… И Арт на коне.

Сейчас они спускались к древней тропе под Северной Меловой, где четыре года назад в сорока милях к востоку Вортимер удерживал линию береговой обороны против войска Хенгеста. Они оставили позади прямые зеленые коридоры ясеневых лесов, и теперь по обочинам тянулись заросли орешника, ольхи, ивы. Они ехали, подминая копытами подлесок, и ноздри им щекотал весенний свежий воздух и запах прогретой солнцем земли и открытого простора. Арт снова настороженно вскинул голову:

— Слышишь?

Но Аквила и сам уже услыхал скрип колес и дробный стук копыт на дороге, а еще через мгновение сквозь спутанные ветки кустарника они увидели жалкую маленькую процессию: впереди несколько тощих коров, подгоняемых мальчиками-пастухами, следом быки, тянущие две повозки со скарбом, женщинами и ребятишками, и позади несколько мужчин верхом и пеших да две пастушьи собаки. Аквила за прошедший год встречал немало таких процессий — саксы, заполучив права на новые земли, забирались все дальше и дальше на юго-восток Британии.

— Опять эти бедолаги, — бросил он через плечо едущим за ним всадникам и, натянув поводья, придержал Инганиад. — Пусть пройдут, а мы потом.

Они остановили лошадей и стали ждать в придорожном кустарнике. Сперва мимо прошли коровы с белесыми от пыли животами — разгоряченные усталые животные брели понурив головы, и с их мягких морд стекали нити слюны; быки с широко расставленными рогами терпеливо тянули свой груз — повозки с печальными женщинами, детьми, кухонными горшками и домашней птицей.

— Несчастные люди! — с гневом воскликнул Арт. — А Вортигерн сидит сейчас в Герони, в своей цитадели, как ни в чем не бывало, сытый и в безопасности.

Аквила взглянул на бледное огорченное лицо мальчика, на крепко стиснутые кулаки. Видно было, что Арт разъярен, но в глазах его, помимо злости, светилось и сострадание. Уж таков был юный Арт. Будь то собака, лошадь или же человек — он чувствовал их боль так, словно она его собственная. Такая отзывчивость, несомненно, сделает его жизнь тяжелой, гораздо более тяжелой, чем она могла бы быть, думал Аквила. Но, с другой стороны, именно за этот дар Арта будут любить люди. Тут внимание его снова привлекла процессия. Всадники на небольших лошадках ехали по обе стороны дороги, топча таволгу, особенно густо разросшуюся по обочинам. Во второй повозке, посреди своего домашнего скарба, сидя на корзине с птицей, дремала старуха, прикрыв от солнца голову немыслимой самодельной шляпой из листьев конского щавеля. В этой же повозке Аквила увидел крытый вереском пчелиный улей, надежно укрепленный в конце повозки чьими-то заботливыми руками. А за повозкой, последним — если не считать пса с израненными лапами и с языком, как тряпка, свисающим из открытой пасти, — шел человек с узлом на плече, крепкий, невысокого роста, со стертыми ногами, в грубой коричневой тунике, припорошенной дорожной пылью. Что-то при взгляде на этого человека шевельнулось в Аквиле и вызвало в его памяти полузабытое воспоминание. Так порой бывает, когда глядишь издалека на неясную фигуру, которая, приближаясь, приобретает обличье друга.

Аквила резко повернулся к Арту:

— Отведи отряд обратно в лагерь… и проследи, чтобы лошадей покормили и привязали, в случае если я не вернусь к этому времени.

— Почему? Что слу… — начал было Арт, но Аквила прервал его:

— Мне надо поговорить с одним из этих людей… со старым другом. Принимай команду, Арт.

Он видел, как недовольство на лице мальчика сменилось чувством гордости, — нежданно-негаданно ему выпала честь исполнять командирские обязанности. Через голову Арта Аквила бросил взгляд на кряжистого угрюмого человека с обветренным лицом. Да, Оуэн присмотрит за тем, чтобы все было в порядке. Аквила подобрал поводья и пустил Инганиад прямо через кустарник. Мгновение спустя, разорвав пенную волну таволги, чьи пышные головки, расступившись, опять соединились, испустив при этом густой сладкий аромат, который смешался с запахом поднятой копытами пыли, Аквила выбрался на дорогу. Люди в хвосте процессии видели, как он приближается. Они испугались и, точно овцы, сбились в кучу, потому что они уже немало натерпелись от вооруженных людей. Чтобы успокоить их, Аквила крикнул, что им не надо бояться, он хочет лишь поговорить со святым человеком. Он придержал Инганиад возле невысокого человека с узлом на плече.

— Брат Нинний, это твой там улей?

Человек, который шел не оглядываясь и поэтому не видел, как он подъехал, посмотрел на него без всякого удивления и все с той же неизменной доброжелательностью, как и при их первой встрече, но видно было, что он не узнал его.

— Да благословит тебя Бог, — сказал он. — Тебе известно мое имя, и ты знаешь про моих пчел. Прости меня и дай мне хотя бы капельку времени вспомнить тебя.

Спокойный взгляд остановился на лице Аквилы, который склонился в седле, чтобы дать путнику возможность разглядеть его получше. Аквила слегка улыбнулся, увидев, как в глазах брата Нинния пробуждаются воспоминания. Монах окинул взглядом высокую огненно-рыжую кобылу и окованный железом шлем, висящий на седельной луке, грязную, всю в пятнах, кожаную тунику и длинный кавалерийский меч на боку и снова перевел глаза на лицо Аквилы.

— Ты изменился, друг мой, по крайней мере внешне. Вероятно, прошло пять или шесть лет с той поры, когда ты помогал мне полоть бобовые грядки.