Застолье в застой - Виталий Коротич

Об этом много написано, и не стану сейчас повторяться. Один из главных исследователей номенклатуры, югославский политик Джилас писал, что Маркс скончался в Лондоне как нищий эмигрант, но ценимый философ, Ленин умер предводителем революционеров, а Сталин — божком. Новые божки повели себя совсем не по-божески, но подтвердили ленинский тезис о том, что госаппарат складывается как система господства одного класса над другим. Только так.

Эти заметки написаны вовсе не с той целью, чтобы в тысячный раз пожурить вечных хозяев жизни — ее прожорливые элиты, которые как бы сами выползают наверх из всех норок и хозяйничают, словно мыши на кухне, где нет кота.

То, что многие сегодня зовут революцией, произошло в нашей стране так же директивно, как множество других изменений — от директивно установленного в Древней Руси христианства до директивного воссоединения в Переяславе, до директивного развала империи на полтора десятка новорожденных держав. Мы вроде бы движемся по направлению к постиндустриальному обществу — это единственное направление, совпадающее с мировыми тенденциями прогресса. Но у нас при этом не осуществляется ни китайский вариант целенаправленных начальственных реформ сверху, ни волна осмысленных преобразований снизу — как в странах Восточной Европы. Будто бы восстал Ильич с мавзолейного ложа и еще раз взмахнул ручонкой: «Мы пойдем другим путем!» Пошли. А каким?

Описаны три проверенных способа смены правящих элит. Первый мы усвоили лучше всего — это большевистская ломка с беспредельным насилием. Есть еще реформистский метод — им воспользовался Петр I, вводя свою Табель о рангах. Можно еще покупать лояльность чиновников деньгами и льготами — так делают в Азии, некоторых странах Латинской Америки и, частично, у нас.

Элиты формируются медленно и умирают с обществами, в которых созрели. Как элита разрушенной империи пыталась приспособиться к жизни в новом обществе и вымирала в нем, так и сейчас прежняя номенклатура освобождается от партийного имиджа, частично вымирая, а частью трансформируясь в новую элиту. Среди нынешних управленцев — до 70 процентов тех, кто работал в старых властных структурах, и они всячески демонстрируют свою способность перемениться. Недавняя номенклатура была однопартийной, нынешняя — плюралистична и многопартийна, ну и что?

Павло Загребельный разводит руками: «Учора нам втовкмачували, що ідеал світлого кохання незмірно вищий і дорожчий за хліб щоденний і поцілунок коханої, сьогодні «зримые черты» замінено ринковим раєм, вільною конкуренцією (замість сталінсько-ленінського «соцсоревнования»), європейсько-атлантичними ідеалами, і знов наш нещасний розум неспроможний позбутися пригнічення».

Но должен же быть выход! Двадцать лет назад (тоже юбилей?) Тенгиз Абуладзе снимал свой знаменитый фильм «Покаяние», который заканчивается всем известными словами о необходимости отыскать дорогу к храму. Начинается фильм не менее поучительно: сценами многократного выкапывания и погребения одного и того же трупа, неумения и нежелания уйти от прошлого и сосредоточиться на извлечении из него уроков.

Сегодня, обсуждая подобные вопросы, многие ученые с надеждой приводят пример германской судьбы в XX веке, когда по сути те же самые люди, но в обществах, устроенных по-разному, повели себя непохоже. Нравственность населения меняется медленно, но уровень нравственности германской власти изменился в лучшую сторону, и это резко поменяло всю жизнь.

Эти заметки я начал со слов о юбилеях — 240 лет назад в Украине закончилась гетманская власть. С тех пор отсюда уходили царизм и власть советская. Пройдя горнила нескольких общественных устройств, нескольких систем жизни, чему мы научились?

Мы получили в наследственное владение то, что имеем, — такую страну и такой народ, — ничего другого у нас не будет. Это — как унаследовать старое жилье и начать с того, что громогласно ужасаться его состоянию. Можно, конечно, выйти еще раз на площадь и громко рассказывать всем, до чего плохое наследство досталось нам, как предки не берегли дом, пили, безобразничали, дядя в карты проигрывался, и вот сейчас приходится латать то крышу, то стены, а денег нет. Может быть, надо решительнее влиять на обстоятельства? Может быть, попробовать перестроить дом? Как именно? Сам не знаю…

С переменой государственного устройства перемешиваются слои общества. Образ поведения и жизни при этом меняется в зависимости от того, какой слой оказывается на самом верху. Прежний стиль бытия сохраняется самое большее в течение двух поколений, пока еще живы учителя, воспитанные в нем, а затем приходят новые люди, новые привычки, даже новый словарь. Сегодня мы знаем, что Октябрьский переворот не привел на общественные вершины рабочих и крестьян, которым, вопреки митинговым обещаниям, не дали ни земли, ни фабрик, ни заводов. Но, настрадавшись, мы многому научились в XX веке и в конечном счете выстояли, сберегли душу. Те на Западе, кто говорит, что возрождать нас к цивилизованной жизни так же безнадежно, как уху воскрешать в аквариум, не желают понять этого. Бог с ними… Главное, что мы не заблудились в истории. Те, кто насыщал жизнь байками о светлом будущем, лишали нас непрерывности бытия, скрывая от нас прошлое, затаивая его, издавая сочинения исключительно о том, как угнетенные трудящиеся варили кашу на кострах и размахивали красными флагами.

Слава богу, не забылась другая жизнь. Вопреки всему, на самом деле существует то, что красиво зовется «эстафетой поколений». Помню деда, который выходил к воскресному обеду только в чистой белой рубахе и не садился, если рядом с ним стояла женщина. Помню еще многое, что я старался передать своим детям и чему сыновья будут учить моих внуков. Эстафета эта не сугубо семейная. Если у вас не сбереглись личные воспоминания, надо заглядывать в литературную классику, одно из самых честных зеркал. Для этой книги я черпал информацию из летописных сведений и старых писателей, из Державина и Крылова, Гоголя и Герцена, Бунина, Чехова, Куприна, Набокова, из современников — от Катаева до Солоухина и Загребельного… Выписки и закладки в прочитанном я делаю уже много лет. Работая над этой книгой, перечитал немало собственных записей, в сотый раз пролистал журналы — от «Киевской старины», которой в XIX веке зачитывались прабабушки (несколько переплетенных комплектов до сих пор хранятся у нас в семье), до «Всесвіта» и «Огонька», которые я редактировал в конце XX века.

Информации стало больше: за последние годы на нас обрушился мемуарный дождь. В нескольких томах переизданы очерки французов де Кюстина и Дюма о том, как жили наши предки полтора с лишним века назад, вышло немало воспоминаний, до которых попросту нельзя было добраться в советское время. (Помню, как мы были в Париже с Булатом Окуджавой и он буквально по страничке собирал у эмигрантов издания-переиздания 20-х годов, как я скупал у букиниста книги и разрозненные номера журналов, выходивших здесь в середине прошлого века. Многие приведенные здесь примеры — оттуда.) Я как бы сращивал собственную и чужие жизни, листая страницы, в достоверности которых сомневаться не мог, перечитывая сборники исторических былей, небылиц, анекдотов — прошлых веков (и нынешние, собранные покойным Юрием Никулиным). А многоязычные руководства по этикету! А поваренные книги! Иностранные и наши: от классической Елены Молоховец до не менее классического Вильяма Похлебкина! И конечно же современные исследования старого быта — Юрия Лотмана и Нонны Марченко, Павла Романова, Анатолия Макарова и Елены Лаврентьевой — с ними многое становилось объемнее, предметнее и понятней. Я очень благодарен этим исследователям, которые не только помогали увидеть события, но и подсказывали мне направления поиска.