Застолье в застой - Виталий Коротич

Впрочем, стыд, как говорится, глаз не выедал, а в своей любви к привилегиям революционеры уверенно продолжили традиции свергнутого ими строя. Разве что у советских правителей все делалось втихаря, тогда как прежние правители не стеснялись выставить напоказ даже плоды своих нелепых решений…

Например, последний гетман Украины Кирилл Разумовский заказал себе в Лондоне персональную карету со специальным механизмом для вкатывания туда постели. Это было столь небывалое сооружение, что до самой отправки ее в Батурин, в гетманскую резиденцию, карету демонстрировали англичанам за деньги, выручив на таком показе несколько тысяч золотых рублей. Доставка кареты обошлась гетману в 18 тысяч тогдашних рублей — сумма небывалая. Когда же Разумовский решил карету опробовать, оказалось, что восьмерка лошадей с трудом протащила ее четыре версты и встала…

Тогда же, в знаменитые эпохой реформ екатерининские времена, почти одновременно с отменой гетманщины и переводом Разумовского с его нелепой каретой из гетманов в генерал-фельдмаршалы, Екатерина II впервые в родимой истории приказала официально платить зарплаты чиновникам. До этого многие годы канцелярские служители разных рангов кормились исключительно тем, «кто что даст по своей воле». И за взятки считался явный перебор, когда чиновника заносило и он брал больше, чем ему было положено. А поскольку каждый сверчок был обязан знать свой шесток, всем было положено по-разному и все по-разному брали…

Например, после смерти Григория Потемкина императрица Екатерина II пожаловала один из его дворцов полководцу Суворову. Сокрушитель вражеских армий не любил роскоши и немедленно потребовал, чтобы все пуховые перины во дворце заменили мешками со свежим сеном, а при перестройке убрали большинство зеркал и выбросили золотую ванну. Все эти приказы были выполнены немедленно и охотно. Куда так быстро исчезли удаленные пуховики и золотая ванна, до сих пор неизвестно. Никто этому не удивился и почти не искали: мол, надо же дать возможность перестройщикам заработать…

Привилегии-приработки, пусть не такие нелепые, существовали на всех уровнях и бывали узаконены. В старом Киеве урядник, самая низкая должность в магистратуре, получал дополнительно к зарплате 12 ведер вина, меда и пива, 12 бревен и 12 возов дров. Писарь — чиновник рангом повыше — имел уже 50 ведер вина, меда и пива, 50 бревен и 50 возов дров. А вийт, высокое начальство, имел право еще на хутор с сеножатью и озером, а также получал всего по 100 — бревен, возов и ведер, плюс 10 ведер вина добавочно на Пасху. Так было не только в Киеве; почему-то считалось, что подкормленные чиновники воруют меньше.

Но чиновники приворовывали всегда и при любых обстоятельствах. Я нашел забавный документ о том, что, когда императора Павла I мучил насморк, врач посоветовал ему смазывать нос салом. С тех пор по требованию, присланному из дворца, «для лечения носа императора» туда ежедневно поставляли пуд лучшего сала. Тот же Павел I однажды решил опроститься и запретил во дворце «особые столы» для себя и семьи. Ну и что? Многие чиновники украдкой столовались отдельно…

Бывали подношения одноразовые, но значимые. Екатерина II, например, на каждый Новый год привыкла получать огромное золотое блюдо с грушами, ананасами, персиками, сливами, абрикосами. С утра, волнуясь, она всегда ждала подношения. Примеров таких может быть множество, и не секрет, что система подношений существует вне времени, будучи ограниченной по закону только в нескольких странах. Но повторяю, жизнь большевистских чиновников, новой элиты нового мира, была возведена в ранг государственной тайны. Этот господствующий, эксплуататорский и привилегированный класс советского общества был совершенно из общества выделен и отделен от него тысячей перегородок. Для новой элиты главным стала не власть и не служение делу, а привилегии, приложенные к должностям.

При этом любой советский чиновник никогда не был уверен в своем будущем. Могли возвысить, а могли прийти в кабинет, забрать и затоптать сапогами в подвале. Даже в более поздние времена, когда сапогами забивали не так часто, зависимость от системы привилегий, от кормушки сохранялась во всей строгости. Помню, как в конце 80-х годов я пришел, клянча какие-то очень секретные документы для публикации, к тогдашнему министру КГБ В. Чебрикову. Тот уже с порога от меня отмахнулся. «Я ухожу в отставку. По всем вопросам иди к моим заместителям, — пробурчал он и вдруг спросил: — У тебя есть машина?» — «Есть», — ответил я. «А у меня нет… У тебя есть дача?» — «Есть». — «А у меня нет. В общем, понимаешь, у меня было все, положенное по должности, все было казенным, а сейчас, без должности, я тоже хотел бы жить не хуже тебя…»

На любом уровне чиновники обязаны были ощущать зависимость от системы и ее подачек. Система умела управляться с теми, кто ее терпеть не мог, научилась подкармливать тех, кто ей верно служил. Больше всего она не любила тех, кто пытался стать от нее независим, избегал ее наказаний и не нуждался в ее подачках. Зависимость же от властных льгот была системе приятна…

В последнем романе выдающегося украинского политика и писателя В. Винниченко один из героев, разочарованный советскими переменами, пишет брату: «Так, так, ти прислужився Україні й збудував соціалізм. Та який прекрасний! Які чудесні дачі, вілли, автомобілі, яхти у Сталіна та його яничарів-міністрів! А які коханки! А які горілочки, вина, кав’ярні У царя такого соціалізму не було». Герой Винниченко очень старался, но «недополучил»…

Сегодня я знаю многих интеллигентов, которые бедуют и во всем обвиняют не себя, а очередную власть, которая, мол, недорассчиталась с ними, так преданно ей служившими. Есть еще один вариант — это обида на народ, который не соответствует интеллигентским ожиданиям, возлагавшимся на него. Пушкинская ирония в этом смысле всевременна:

Недавно у одного из современных политологов (В. Третьякова) я наткнулся на перечень признаков, которые, по мнению исследователя, свойственны нашей интеллигенции едва ли не во все исторические эпохи. Первое — это постоянные требования денег у власти. Второе — постоянное недовольство народом (при царе, при большевиках, при современных властях). Третье — преклонение перед богатством, роскошью, большими деньгами. В совокупности, мол, это приводит к тому, что, когда интеллигенция обеспечена сама, о нищете народа она не вспоминает, но, когда ее достаток падает ниже желаемого уровня, она тут же начинает жалеть народ… Дальше, анализируя состояние нашей интеллигенции, сформировавшейся под прессом нескольких едва ли совместимых традиций, исследователь пишет о том, кем она, по его мнению, «претендует быть»:

«1. Быть умнее других (народа и власти); 2. Быть честнее других (народа и власти); 3. Быть моральнее других (народа и власти); 4. Быть воспитанней других (народа и власти). То есть интеллигенция — это не власть и не народ». А кто?

Можно принимать это или не принимать, но призадуматься стоит.

Партия родила свой правящий класс, а затем этот класс рассортировал общество, повлиял на множество отношений и оценок в нем и устроил собственную жизнь, как умел. Это было нетрудно, так как безнравственная власть внушила всем ощущение полной своей безнаказанности и научила граждан путать такие разные понятия, как Отечество, государство, страна. Более того, государство поручало совершить преступление, заверяя, что всю ответственность оно, государство, возьмет на себя. Я разговаривал с бывшими палачами, со следователями, калечившими и казнившими невиновных, — у этих людей не было никакого ощущения вины; как будто их загипнотизировали.