Я спасу тебя от бури - Чарльз Мартин

Он похлопал меня по плечу и вышел из амбара.

– Это потому, что впервые я их услышал от него.

– Тогда все ясно.

* * *

Большую часть дня я чесал в затылке, пытаясь осмыслить, что такое ковбой, у которого нет коров. Это все равно что пара сапог не того размера. Когда я наконец нашел ответ, он оказался неутешительным. Я знал, что эта часть уравнения будет не менее болезненной, поэтому решил сразу покончить с делом. Все равно что наложить бактерицидный пластырь. Не оставляя себе времени спасовать и выйти из игры, я позвонил домой Марку Меркетту и предложил ему встретиться со мной на ранчо Бэрс. Когда он вышел из своей «эскалейд», я вручил ему чек. Он одобрительно кивнул.

– Майк, я по-прежнему должен вашему банку семьдесят девять тысяч долларов, – сказал я.

Я знал о Майке больше, чем давал понять. Мне было известно, что он любит автомобили. Он даже содержал гараж, где холил и лелеял около двадцати или более двадцати красавцев, в зависимости от того, был ли он продавцом или покупателем на последнем аукционе Баретта. Я также знал, что он имеет слабость к «корветам», и из семи штук, которые он приобрел, не было продано ни одного автомобиля. Это кое-что значило для меня. Возможно, я был должен Майку целую кучу денег, но это не делало его дурным человеком. Он не водил внедорожник, не носил шляпу и не выглядел так, как я представлял себе техасского банкира. Он просто был другим, но «другой» не значит «плохой». Я старался помнить об этом, когда шел к амбару.

Я распахнул дверь амбара и впустил внутрь солнечный свет. Глаза Майка широко раскрылись, когда он увидел чехол и форму под ним. Я начал издалека:

– Отец подарил мне это за несколько дней до моего восемнадцатилетия. Потом его застрелили в вашем банке… – Я сделал паузу, давая ему возможность осмыслить сказанное. – Я поставил его на колодки, где он несколько лет собирал пыль. Потом я мало-помалу стал разбирать его на части. До каждой гайки, до последнего винтика. До каждого пятнышка краски. Это заняло четыре года. Одометр не лжет: двадцать семь тысяч миль первоначального пробега.

Он обошел вокруг, проводя пальцами по корпусу.

– Для понимающего покупателя он стоит где-то между пятьюдесятью пятью и шестьюдесятью двумя тысячами долларов. – Он согласно кивнул. – А на приличном аукционе можно выручить и побольше.

Он снова кивнул, на этот раз с широкой улыбкой.

– Наверное, вам приходилось слышать истории о том, как парень случайно знакомится со старой вдовой, имеющей автомобиль, который она не водила уже больше двадцати лет. Как он покупает этот автомобиль, привозит домой и показывает всем друзьям, которые стоят с вытаращенными глазами и завидуют его удаче? – Он не был дураком и понимал, к чему я клоню. – Так вот, сегодня ваш день, потому что я – та самая старая вдова.

Я снял защитный чехол, и у него отвисла челюсть.

– Какая красота, – выдавил он. Потом он сел в кресло водителя и любовно провел пальцами по рулевому колесу. Через несколько минут он вышел из автомобиля и захлопнул дверь.

– Считайте, что дело сделано. Я буду хорошо заботиться о нем. Совершенно ясно, что он много для вас значит. Если я когда-нибудь решу продать его, вы будете иметь право первоочередного выкупа.

– Я ценю это.

Когда он забрался в свой автомобиль, то спросил:

– Если я не ошибаюсь, теперь у вас нет никаких долгов?

Я посмотрел на пустое пастбище. На коровьи лепешки, усеивавшие тропы под мескитовыми деревьями. На тропы к реке, где я устраивал пикники со своей женой. Туда, где был зачат мой сын.

– Наверное, мне не принадлежит ваш банк, Майк, и я не владею ни одним человеком, но это не значит, что у меня ничего нет.

Майк пообещал вернуться вечером вместе с женой и забрать автомобиль. Я передал ему ключи.

– В любое время, когда будет удобно.

Я прошел через море голубых цветов в рощу узловатых падубов и встал над отцовской могилой. Голуби-вяхири держали путь на север. Некоторые из них скользили над землей или садились на деревья. Их крылья тихо шелестели в воздухе. Река внизу отливала серебром. На склоне холма внизу и слева от меня стояла ржавая и забытая буровая вышка. Один падуб рос в нескольких футах от надгробного камня. Я сел и прислонился к нему спиной, глядя на запад через реку. Впервые в своей жизни я безраздельно владел куском земли. Там не было ни нефти, ни коров, и у меня не было жены, с которой я мог бы разделить это место.

Оно представляло собой широкую полосу пыли, раскинувшуюся под солнцем.

Я свернул сигарету, зажег ее от отцовской зажигалки «Зиппо» и глубоко вдохнул дым. Потом повернулся и выпустил дым на ветер. Я повторил это еще несколько раз. Дым обжигал язык, висел передо мной, уносился с порывами ветра и возвращался, омывая мое лицо.

Но хотя дым наполнял мои легкие и владел моими ощущениями, он не осушал слезы.

Много слез.

Я отодвинулся от стола, наевшись до отвала. Даже Аль Пачино, Роберт Де Ниро или Марлон Брандо не пробовали таких хороших спагетти. Броди тоже любил их. Соус был размазан по его лицу. Я повернулся к Сэм.

– Не знаю, пробовал ли я что-то вкуснее этого. – Она улыбнулась, Хоуп тоже. – Мне нужно проверить ограду, – очевидно, я не хотел признаваться, что ограда больше не служит преградой для скота, но мне был нужен предлог. – Хочешь со мной?

Сэм просияла.

– Ну конечно!

– Ты умеешь ездить верхом?

– Не знаю, никогда не пробовала.

Я покачал головой.

– Куда катится мир? – Хоуп захихикала, и я счел это хорошим признаком.

Энди любила длинные стремена, опущенные до седьмого размера. Хотя их ноги были примерно одинаковой длины, Сэм нуждалась в ощущении большего контроля над движением. Я укоротил стремена до шестого размера. Я провел пальцами по истертой коже вокруг седьмой дырочки. Не думаю, что длина стремян хотя бы раз изменялась за десять лет, что мы пользовались этим седлом.

Я вышел из амбара, ведя ее лошадь в поводу. Броди провел здесь три года без своей мамы. До этого она, – впрочем, как и мы с ним, – пребывала не в лучшей эмоциональной форме. У нас уже давно не было ощущения здоровой семьи. Хотя он надеялся вернуть ее домой, но уже привык к ее отсутствию. Примерно так же, как я постепенно привык к отсутствию моего отца. Его проблемой, – впрочем, как и моей, – была попытка ввести в уравнение женщину, которая не являлась его матерью. Хотя ему нравилась Сэм и он в некотором смысле становился старшим братом для Хоуп, ему не нравилось видеть, как мы с Сэм вместе скачем к реке. Особенно потому, что Сэм находилась в седле на кобыле Мэй. Повернувшись, я увидел, что он стоит у двери амбара. Когда я помахал шляпой, он исчез внутри.

Сэм почувствовала, в чем дело.

– Это нормально? – спросила она.