Красная зима - Галина Гончарова

- Держи.

Анна покачала головой. Но ругаться не стала. Кот всегда останется котом, и подкармливать его будут. На том земля стоит.

А вот Лиза не оценила.

- Это еще что за гадость!? Уберите кошку! Она вся шерстяная!

Кот съел кусочек заливного. Посмотрел на глупую женщину. Вздохнул, спрыгнул со стула и вышел из комнаты. Лиза выдохнула и на секунду расслабилась.

На секунду.

Вернувшийся кот положил к ее ногам дохлую мышь и вопросительно посмотрел. Теперь, человек, ты понимаешь, какой я полезный?

Увы.

Лиза все равно не оценила. И вылетела из столовой с визгом. Борис Викторович вздохнул, вылез из-за стола и направился за девушкой. Но ругаться не стал. За что? Кот поступил, как настоящий мужчина, добыл продукт – угости самку! Что он честно и сделал. Кира только головой покачала.

- Зря продукт перевели. Иди сюда, кис, я тебя хамоном угощу! Добытчик ты наш! Охотник!

Анна готова была поклясться, что кот склонил голову, одобряя слова девочки.

Вот!

Хоть кто-то из людей не безнадежен! И правильно понимает кошачью роль в истории человечества!

Яна, Русина.

После этой поездки Яна решила, что навсегда возненавидит велосипеды.

А заодно – Луи Буссенара.

И как это у него герои так легко на них ездили?

Ладно, ей тоже жаловаться грех, она прекрасно преодолевала расстояния. Ночевала, где придется, с утра выезжала, крутила педали… поломок было на удивление мало, да и с теми она прекрасно справлялась с помощью гаечного ключа и чьей-то матери.

Но – блин!

Где-то она ехала на велосипеде, а где-то и он на ней. Через некоторые колдобины и на танке-то не враз проедешь… с-сволочи!

Чтоб вас по таким направлениям мордой возили! Да почаще, почаще….

Но обычно Яна была не в претензии. Основную грязь подморозило, да и спорт не давал замерзнуть. Опять же фигура…

Даже если ей через год помирать – это не повод отожраться. А то так понесут тебя, а дно у гроба и вывались! Или у кого-нибудь спины сломаются… запросто!

Нет, не надо нам такого!

Но сейчас Яна была довольна. Дорога ровная, колеса крутятся… телега впереди?

Догнать?

Почему бы – нет?

Яна поднажала на педали, благо, крестьянская лошадка не скакала, а скорее, трюхала по дороге.

Крестьянин обернулся на шум, но дергаться не стал – куда от воза-то и от лошади? Яна подъехала поближе, и подняла руки, демонстрируя, что не опасна.

Ну…. Не собирается быть опасной.

- День добрый, жом.

- И тебе добрый, жама, коль не шутишь.

- Чего шутить-то? Еду, вот, с хорошим человеком разговариваю…

Яна в крестьянине ничего удивительного не видела. Самый обыкновенный экземпляр, таких она и дома навидалась. Тулуп, шапка, теплые штаны, валенки, подшитые кожей. Борода окладистая, лицо смышленое, хитроватое…

Лет пятьдесят мужчине, по деревенским меркам – еще не старик, но близко к тому.

- Чего ж и не поговорить, жама. Как звать-то вас?

- Яна. Воронова. А к вам как обращаться, жам?

- Петром именовали. Как анператора.

- Хорошее имя, - одобрила Яна. – А по батюшке?

- Савельич я.

- Петр Савельевич, значит. Рада знакомству. Далеко ли путь держите?

- Домой еду. Сено в город возил, продал избытки, вот, домой еду…

Яна кивнула.

- Не опасно сейчас, жом?

- Всегда опасно, жама. А только хозяйство поднимать надо, это дело такое. Руки сложишь – ноги протянешь…

Яна кивнула.

Это верно, крестьянам не забалуешь. Что-то она слышала про три способа разориться. Быстрый – рулетка, приятный – бабы, а самый верный – сельское хозяйство. Тут на печи не посидишь.[12]

- А я к сыну еду.

- К сыну, жама?

Яна не видела смысла скрывать правду.

- Он сейчас у тетки, в поместье Алексеевых…

Лицо мужчины помрачнело.

- Ох, тора…

- Жама, - с нажимом поправила Яна.

- А все одно… вы не слушали ничего?

- Чего я не слышала? – насторожилась Яна.

- Говорят, поместье Алексеевых разорили. И Изместьевых, и Сайдачных, и…

- Разорили?

Яна почувствовала, как в груди поселился колкий кусочек льда. Петр вздохнул сочувственно, и принялся рассказывать, не выматывая душу.

- У меня свояк живет на Изместьевской земле. Так он рассказал, что приехали люди, освобожденцы энти, что они с Изместьевыми сделали – сказать страшно. А потом к Алексеевым отправились.

- Иван Алексеев, жена – Надежда, сын – Илья, дочь – Ирина, - мертвым тоном перечислила Яна. А вдруг это не они?!

Ну вдруг?

Петр кивнул, убивая все ее надежды.

- Так, то… жама. Их, говорят, всех и положили. И поместье подожгли.

- Всех?

- Всех господ. Жама!!!

Яна медленно сползла с велосипеда.

Руки и ноги не слушались.

Гошка!?

Ее сын!?

ЗА ЧТО!?

Из груди рвался темный звериный вой, она давила его, как могла, суетился рядом испуганный Петр, мок в луже велосипед, и неизвестно, чем бы оно закончилось, если бы…

- А мы тебя уж и догнать не рассчитывали!

Трое мужчин.

Сытые, довольные, на хороших конях…

Морды наглые, одежда теплая… явно не голодают и не бедствуют. И мчались во весь опор… Мародеры?!

Грабители?!

Судя по тому, как сжался рядом с ней Петр – да.

Один из мародеров, самый наглый, спрыгнул с коня. За ним последовал второй, перехватил поводья, третий пока сидел в седле.

- Да тут еще и девка! Ишь ты… значит так, борода. Деньги давай сюда! И лошадь тебе ни к чему.

Яна медленно подняла голову.

Вот, значит, как?

Мародерим по дорогам? Робингудствуем?

Отчаяние куда-то исчезало, вытесняемое холодной, зловещей яростью. И желанием отыграться хоть на ком. К примеру, на этих человекообразных.