Страсти по власти. От Ленина до Путина - Михаил Пазин

Во-первых, известно высказывание Берии во время визита венгерской делегации в Советский Союз в июне 1953 года. По вопросу о разделении функций среди венгерского руководства он посоветовал им: «Что ЦК! Пусть Совмин все решает, а ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой». Это высказывание было в духе позднего Сталина. Это вызвало у партбюрократов недовольство: сначала Сталин пытался урезать их привилегии, а теперь, оказывается, и Берия туда же!

Но это были еще цветочки. В июне того же года Хрущев с Маленковым получили докладную записку начальника УВД Львовской области генерала Строкача. В ней сообщалось, что министр МВД Украины Мешик приказал начальникам областных управлений собрать компромат на партийное и советское руководство республики. Генерал Строкач обоснованно ответил ему, что это не его дело, а секретаря обкома партии. Пусть, мол, туда и обращаются. Мешик, не долго думая, связался с Берией и пожаловался на строптивого подчиненного. Лаврентий Павлович позвонил Строкачу и заявил, что если тот будет умничать, то превратится в «лагерную пыль». Ознакомленные с этой докладной члены Президиума были не на шутку испуганы. Этот факт всплыл только на Украине; не исключено, что в других регионах страны по приказу Берии уже шел сбор компромата. Так возникла уверенность, что Берия хочет поставить КПСС под контроль МВД. Если Берия будет шантажировать партийных работников, включая высших чинов, собранным компроматом (а кто не без греха?), то он станет фактическим руководителем страны, поставив под свой контроль и КПСС, и Совет Министров. В любом случае компромат можно было просто придумать: поди докажи потом, что ты не верблюд. Нет, с Берией надо было срочно что-то делать!

Механику заговора против Берии раскрыл в своих мемуарах Хрущев. Во-первых, он заметил, что Берия, который раньше кантовался с Маленковым, вдруг стал уделять повышенное внимание к его (Хрущева) персоне. Если только Берия собирался куда-то с Маленковым, то туда обязательно приглашали и Хрущева. Таким образом, по мнению Никиты Сергеевича, он «стал открыто демонстрировать мою близость с ним». Также, само собой, он постарался заполучить в свои союзники Молотова. Он лично освободил из тюрьмы жену Молотова – Полину Жемчужину, осужденную за сионистскую деятельность, и передал ее с рук на руки мужу. Хотя никаких оснований для ее освобождения не было: ни пересмотра дела, ни амнистии, ни реабилитации. Берия своей волей так решил, и это было нарушением закона.

На заседаниях Президиума существовал такой порядок: Маленков председательствовал, а Хрущев составлял повестку дня. Однажды Берия зачитал от себя и от имени Маленкова доклад о свертывании строительства социализма в ГДР. Молотов резко выступил против; его поддержал Хрущев вместе с остальными членами Президиума ЦК. Свою записку Берия тогда отозвал, так как по ней даже не стали голосовать. Хрущев уже давно понял, что Берия использует Маленкова, а «Маленков, как теленок», идет у него на поводу. Больше к этому вопросу Берия не возвращался, как будто у него такой задумки и не было. После заседания Хрущев встретился с Молотовым; тот был удивлен, что Никита его поддержал, так как был уверен, что они с Берией и Маленковым заодно, поскольку всегда находятся вместе и что-то обсуждают. Хрущев уверил Молотова в том, что это не так. В этом проявилась иезуитская хитрость Берии: обманом впутывать в свои дела людей, совершенно не разделяющих его мнения. «Я понимал, что Берия проводит двуличную политику, играет со мной, успокаивает меня, а сам ждет момента расправиться со мной в первую очередь, когда наступит подходящее время», – вспоминал Хрущев.

Такие столкновения Хрущева с Берией бывали еще несколько раз. «Что же потом предложил Берия, эта бестия?» – гневался Хрущев. Если перевести на нормальный язык цветистую речь Хрущева, то получается следующее. Однажды на прогулке Берия завел разговор о том, что неплохо было бы всем членам Президиума построить дачи за государственный счет, а потом их приватизировать. Он предлагал построить дачи не под Москвой, а в Сухуми, и не на окраине, а в центре города; выселить из центра жителей, их дома снести, а на освободившихся местах возвести хоромы для «товарищей». Дальше Берия стал подробно расписывать, какой на этих дачах будет персонал, какой штат прислуги и т. д. Проектную документацию должно было составить МВД. В первую очередь предполагалось построить дачу для Маленкова, потом – для Хрущева с Ворошиловым, а затем и для других. Хрущев обещал подумать, но он сразу углядел в этом деле провокацию. Когда они с Маленковым остались одни, Хрущев сказал об этом Георгию Максимилиановичу: дача у Берии уже есть, и он говорит, что будет строить не для себя, а для тебя. Это будет сделано для твоей дискредитации. Маленков не поверил, и Хрущеву пришлось объяснять: «Ты разве не понимаешь, что хочет Берия? Он хочет сделать погром, выбросить людей, разломать их очаги и выстроить там тебе дворец. Все это будет обнесено забором. В городе начнутся волнения: для кого все это предназначено? А тут приезжаешь ты! Все видят, что для премьер-министра страны Советов, и люди выселены по твоему приказу. Возмущение перекинется с Сухуми на другие города, а это только и нужно Берии. Тогда тебе самому придется уйти в отставку». После того как Хрущев растолковал этот подлый замысел Берии, Маленков призадумался.

Почему Хрущев усмотрел в постройке дач провокацию? Да потому, что это и была провокация! В другом месте он, ругая Берию, описывает следующий случай. Идет совещание у Сталина. Берия озвучивает какую-то идею, не называя ее автора. Если Сталин с ней не соглашается, Берия тыкает пальцем на первого попавшегося члена Политбюро и восклицает: «Вот видишь! Я же говорил тебе, что такое предложение не пройдет!» – хотя означенный «член» о подобном только что услышал из уст Берии и ничего такого не предлагал. Однако он вынужден был молчать. Ему было страшно неудобно перед Сталиным. Подобное повторялось неоднократно. Я представляю себе, как члены Политбюро после этого крыли Берию матом.

Паскудный все же человек был Лаврентий Павлович! Интриги, провокации, подлые подставы, угрозы – вот каким арсеналом он пользовался. Вот еще пример его поведения. Главный маршал артиллерии Воронов рассказывает следующее. Шел начальный период Великой Отечественной войны. Оружия не хватало. Приближалась битва за Москву. Воронов совместно с начальником Главного артиллерийского вооружения Яковлевым были ответственными за распределение вооружения; с этой задачей они справились и даже создали некоторый его запас. Об этом узнал Берия и попросил выделить для НКВД 50 тысяч винтовок. У Воронова с Яковлевым не было и половины требуемого, а потому Берия получил отказ. В ответ Берия накатал жалобу на имя Сталина. На очередном заседании Ставки Верховного Главнокомандующего Сталин задал им вопрос: зачем НКВД сколько винтовок? Знает ли Берия, что у нас с вооружением плохо? Самого Берии на этом заседании не было. Артиллеристы ответили, что они удивлены такими требованиями Берии. Тогда его срочно вызвали в Ставку. Сначала они со Сталиным разговаривали на русском, а потом, распаляясь, перешли на грузинский язык. Сталин резко оборвал Берию. Обескураженный Берия стал объяснять, что винтовки ему нужны для вооружения вновь формируемых дивизий НКВД. «Достаточно будет 25 тысяч», – примирился Сталин. Берия не понял и продолжал решительно настаивать на своем. Терпение Сталина лопнуло, и он приказал: «Зачеркните 50 тысяч и 25 тысяч не выделяйте! Напишите – 10 тысяч винтовок». Затем Сталин взял ведомость и утвердил ее своей подписью. Берия взвился. Когда Воронов с Яковлевым вышли из кабинета, Берия догнал их и стал угрожать: «Погодите, мы вам кишки выпустим!» «Так же нагло и грубо разговаривал Берия и с другими военачальниками. Его угрозы часто становились реальностью», – свидетельствовал маршал. Вот вам истинное лицо Берии! Нет чтобы со Сталиным из-за винтовок собачиться; он стал угрожать расправой артиллеристам!