Как Китай стал капиталистическим - Нин Ван

Экономическая реформа и политика открытых дверей в Китае всегда были взаимосвязаны, при этом одна поддерживала Другую. Во время «тяньаньмыньской интерлюдии» китайское руководство сохраняло курс на открытость страны внешнему миру, хотя одни реформы оно заморозило, а другие повернуло вспять. 9 июня 1989 года Дэн Сяопин предупредил китайских лидеров:

Неделю спустя, 16 июня, встречаясь с новыми членами Центрального комитета КПК, Дэн Сяопин сказал:

28 ноября 1990 года, обращаясь к собранию в честь 10-й годовщины образования особых экономических зон в Шэньчжэне, генеральный секретарь ЦК КПК Цзян Цзэминь подтвердил социалистическую ориентацию преобразований: «Наша реформа призвана улучшить и развить социалистическую систему устранить различные структурные недостатки, доставшиеся в наследство от прошлого, и выявить превосходство социализма»[158]. Цзян также упомянул о приверженности Китая политике открытых дверей:

Как ни парадоксально, Цзян Цзэминь заговорил о превосходстве социалистической системы не где-нибудь, а в Шэньчжэне, который стал площадкой для экспериментов по применению капиталистических методов в целях спасения социализма. К счастью,

Цзян смог найти оправдание для проведения этого эксперимента и порадоваться его успехам на том основании, что Шэньчжэнь был для Китая проводником современной науки, техники и способов управления – или, по его словам, находился «в авангарде реформ и открытости внешнему миру». В своем выступлении Цзян Цзэминь подтвердил, что «открытость внешнему миру является долгосрочной, базовой целью нашей страны. Цель эта не изменится»[160]. Во времена, когда в Пекине публично осуждали и всячески поносили рыночные реформы, Шэньчжэню, к счастью, разрешили продолжать эксперимент и проводить политику открытых дверей.

Раздельное восприятие экономической реформы и политики открытости оказалось на тот момент только на руку последней: слишком много вопросов вызывала реформа у блюстителей чистоты социализма. Политику открытых дверей воспринимали менее болезненно, а потому она не подвергалась нападкам. Даже самые ярые приверженцы социализма не сомневались в том, что Китаю полезно будет познакомиться с последними достижениями западной науки и современными технологиями, а также получить доступ к западному капиталу. Следует также отметить, что Цзян Цзэминь отказался от пропагандируемого Мао огульного отрицания китайского наследия. Он подчеркнул, что «в деле распространения социалистической материальной и духовной цивилизации» Китаю важно «наследовать и развивать прекрасные идеологические, моральные и культурные традиции китайского народа», а также «перенимать передовые технологии, научные методы управления и прогрессивные культурные достижения других стран, включая капиталистические развитые страны»[161]. Начиная с 1990-х годов верность Китая социализму перестала означать отсутствие знаний о внешнем мире или отказ от собственной многовековой истории, как было на протяжении большей части правления Мао, особенно во время «культурной революции».

Продолжение политики открытых дверей в конце 1980-х – начале 1990-х годов оградило некоторую часть реформ как от пагубного влияния программы жесткой экономии, так и от политической неопределенности. Самым важным результатом политики открытости в начале 1990-х было создание зоны развития Пудун в Шанхае в апреле 1990 года. С этого началось возрождение

Шанхая как финансового и делового центра (Peng Shen, Ohen Li 2008: 353–356). Спустя два года, в 1992-м, Государственный совет одобрил строительство Нового района Пудун. 8а 10 лет Пудун превратился в витрину достижений китайской экономической модернизации. Еще в начале 1990-х годов район Пудун, отделенный от Шанхая рекой Хуанпу, представлял собой бескрайние рисовые поля. Созданный по модели Шэньчжэня Пудун стал главным показателем политики открытости 1990-х годов. Если Шэньчжэнь был символом «открытого» Китая в 1980-х годах, то в 1990-х лидерство перехватил Пудун. Дельта реки Янцзы вокруг Шанхая быстро сравнялась по своему значению с дельтой Жемчужной реки на юго-востоке Китая, став еще одним, вторым, мотором экономического роста.

19 декабря 1990 года в Шанхае произошло другое важное событие – официальное открытие Шанхайской фондовой биржи (Ibid., 360–364). Подготовка к нему заняла более года; работы шли в условиях политической неопределенности. Торговля акциями и облигациями считалась символом капитализма и долгое время была под запретом. В середине 1980-х некоторые государственные предприятия превратились в акционерные общества (один из вариантов реформирования предприятий). Они использовали новый способ привлечения капитала – через продажу облигаций и неторгуемых акций сотрудникам и на фондовой бирже. Первая площадка для вторичного предложения акций и облигаций открылась в экспериментальных целях в августе 1986 года в городе Шэньян на северо-востоке Китая, который в дореформенные времена имел сильную промышленную базу: в нем работало множество государственных предприятий (Ibid., 254–259). Биржевой офис в Шэньяне стал платформой, на которой сотрудники государственных предприятий могли продать свои акции и облигации. Хотя деятельность этого учреждения была весьма скромной по масштабам, а инфраструктура – весьма примитивной, первая попытка эксперимента с вторичным рынком акций и облигаций привлекла большое внимание общественности и, в частности, иностранных СМИ. Спустя три месяца, в конце сентября, в Шанхае открылся еще один офис. Когда Джон Фелан, председатель Нью-Йоркской фондовой биржи, в ноябре 1986 года приехал в Пекин на конференцию, организованную Народным банком Китая, он, встретившись с Дэн Сяопином, настоял на том, чтобы посетить шанхайский биржевой офис, представлявший собой комнату площадью 12 квадратных метров (Ibid., 256–258)[162].