Как Китай стал капиталистическим - Нин Ван

Вместе с тем «закон» и «порядок» в понимании тогдашнего китайского руководства принципиально отличались от того, как «верховенство права» трактуется с точки зрения западной правовой и политической культуры. Основной целью правовой демократии в Китае было поддержание политической стабильности и преемственность политического курса в условиях однопартийной системы. После «культурной революции» китайское правительство провозгласило верховенство закона, чтобы защитить политическую структуру от двух негативных факторов, которые, по его мнению, в прошлом поставили китайскую политическую систему на грань краха, – от безрассудных решений высшего руководства и активного участия масс в политической жизни. Ни на один из этих факторов правовые ограничения до этого не распространялись. Вез надлежащих институциональных механизмов, способных направить и укротить народные страсти, «большая демократия», за которую выступал Мао, оказалась не в состоянии выполнить поставленную перед ней задачу – освободить политику от обюрокрачивания. Мао не понимал, что без права не будет ни демократии, ни порядка. Поскольку сам Мао часто ставил себя превыше закона, два источника хаоса вступили во взаимодействие и парализовали китайскую политическую систему во время «культурной революции». Такой сценарий был бы катастрофой для Дэн Сяопина и других лидеров постмаоистского Китая.

Поскольку децентрализованная политическая структура увеличивала риск того, что местные власти начнут принимать причудливые решения, требовалось срочно установить верховенство закона. Однако, как было указано выше, верховенство закона по сути являлось попыткой структурировать и регулировать иерархию властных отношений в дебрях китайской политики. Это означало, что при принятии решений Пекин должен был соблюдать юридические процедуры, в то время как местные власти пользовались свободой действий в рамках закона. По сравнению с политической системой времен Мао Цзэдуна это было существенным шагом вперед. Однако контраст с верховенством закона, под которым в первую очередь понимают выстраивание горизонтальных отношений между индивидуальными и корпоративными акторами, обладающими равным политическим и правовым статусом, был разительным.

Более того, поскольку законодательная власть в Китае принадлежит центральному правительству, верховенство закона более действенно помогает сдерживать н дисциплинировать центральное руководство. Эффективность верховенства закона в том, что касается поддержания политической стабильности, впечатляет: если с 1949 по 1976 год Пекин практически все время боролся за то, чтобы не погрузиться в политический хаос, то после смерти Мао передача власти происходила спокойно, без угрозы для политического порядка – за исключением событий на площади Тяньаньмынь. Стремление к верховенству закона также помогает укрепить позиции местных органов власти по отношению к Пекину. Поскольку центральное правительство не готово отказаться от монополии на власть или подчиниться диктатуре закона, оно вынуждено осуществлять свою власть на местах за пределами области права, полагаясь на административные (неправовые) формы управления и кадровую политику. Эта тактика реализуется по большей части через аппарат Коммунистической партии, в частности мощный организационный отдел ЦК КПК[145]. Следовательно, экономическая реформа не ослабила роль партии, не снизила ее значимость в политической жизни. Напротив, партия стала неотъемлемой частью сложной институциональной структуры, лежащей в основе китайской экономической реформы. Тем не менее вопрос о том, как интегрировать партию в правовую систему, остается открытым. Пока КПК стоит выше закона, те, кто может действовать от ее имени, законов не признают. Это подрывает и право, и руководящую роль партии.

Начальный этап китайской экономической реформы в 1980-х годах проходил под знаком верности идеям социализма и ознаменовался приходом сильных лидеров в руководство Коммунистической партии Китая. Шло время, и по мере накопления опыта реформирования влияние социализма на умы партийных вожаков начало ослабевать. Прежде всего это относится к сфере экономики, где блестящие успехи частного сектора столь явно контрастировали с результатами госсектора, что не заметить этого было просто невозможно. Хотя китайцев отличал открытый и реалистичный стиль мышления, избавиться от старых представлений было нелегко, а практика и неоднозначный опыт не всегда подсказывали, какое решение принять. Приходилось рисковать, и ошибки были неизбежны. Тем не менее Китай не отказался от того, что Дэн Сяопин назвал «великим экспериментом».

В конце 1980-х годов китайская экономическая реформа впервые столкнулась с полномасштабным кризисом, прервавшим непрерывный рост экономики на протяжении почти десяти лет. Пиком кризиса стали студенческие волнения 1989-го, и их трагический исход только усугубил кризисные явления и задержал выздоровление экономики. Год, предшествовавший событиям в Пекине, и несколько последующих лет часто объединяют в единый период, называемый «тяньаньмыньской интерлюдией» (1988–1992) – то есть промежуточным эпизодом, связывающим основные периоды. Слово «кризис» по-китайски пишется с помощью двух иероглифов– «опасность» и «возможность», и эти четыре года таили немалую опасность: сценарий, при котором Китай мог бы отказаться от проведения реформ, был абсолютно реален.

В сентябре 1988 года китайское правительство запустило экстренную программу строгой экономии, чтобы снизить темпы инфляции, разогнавшейся в июле до 19,7 %, а также покончить с панической скупкой товаров и изъятием банковских вкладов в городах (Peng Shen, Chen Li 2008: 321–323). В августе объем розничных продаж вырос на 38,6 % к предыдущему году, что усилило инфляционное давление (Wu Li 1999: 980). Программа жесткой бюджетной экономии включала сокращение банковского кредитования и денежной массы; было решено повременить с экономической реформой, а также отказаться от ряда уже принятых мер – в частности, в сфере частного бизнеса. Программа, призванная охладить перегретую экономику и укротить инфляцию, затормозила экономический рост и застопорила реформу. Спустя шесть месяцев, в марте 1989 года, британская газета Guardian опубликовала статью под заголовком «Реформы Пекина затормозили со скрежетом»[146]. После разгона студенческой демонстрации 4 июня прогноз развития китайской экономики только ухудшился. Американский журнал Newsweek напечатал статью «Большой скачок назад: Дэн Сяопин»[147]; анализ в The Economist назывался «Как стагфлирует дракон»[148]. Цитируя документ, незадолго до того опубликованный Центральным разведывательным управлением, газета Washington Post сообщила, что «китайская экономика находится в глубокой рецессии, которая не показывает никаких признаков ослабления и угрожает социальной стабильности страны»[149].