Леонид Филатов - Леонид Алексеевич Филатов

— Я не люблю коллективные письма, — быстро говорит Левушка. — Это ложь и гадость. Каждый обязан иметь свою точку зрения.

— И какова же ваша точка зрения на поведение Рябинина? — любопытствует Юрий Михайлович. — Надеюсь, она не слишком расходится с точкой зрения партии и правительства?

— Слишком, — обреченно отвечает Левушка. — В поведении Рябинина нет никакой крамолы. Я считаю, что правительство должно вернуть ему гражданство!.. И извиниться перед ним!..

— Занятная идея! — сочувственно кивает Юрий Михайлович. — И вы надеетесь увлечь правительство этим проектом?

— Не знаю, — искренне сознается Левушка. — Видимо, надо обратиться к общественности. Люди должны знать правду!

— Скажите, а как вы относитесь к Гордынскому? — неожиданно меняет тему Юрий Михайлович. — Что он из себя представляет?

— Игорь? — вопрос застает Левушку врасплох. — Ну, как вам сказать… Человек как человек… А почему он вас интересует?

— Пытаюсь выяснить обстановку в театре, — улыбается Юрий Михайлович. — Говорят, что актер он средний… Да и человек так себе…

— Кто это говорит? — Левушке становится нехорошо. — Игорь замечательный актер и достойный человек. В театре его любят…

— Да ну? — искренне удивляется Юрий Михайлович. — И вы тоже?.. А с чего бы это вам гоняться за своим любимцем с топором?

— Это частный конфликт, — багровеет Левушка. — Он никого не касается… Я вообще не понимаю, к чему этот разговор…

— Не годитесь вы в Робеспьеры, Лев Александрович! — словно не слыша Левушкиного пыхтения, продолжает Юрий Михайлович. — Прежде чем давать советы правительству, надо заслужить уважение собственной жены!

— Вы не смеете! — высоким голосом кричит Левушка. — Вы не смеете лезть в чужую жизнь! Я подам на вас в суд!

— Ступайте, Лев Александрович! — Юрий Михайлович морщится, как от зубной боли. — И подумайте относительно письма. Горком очень обеспокоен климатом в театре. И моральным, и политическим…

* * *

…По театральному фойе, не обращая внимания на стриженых мальчиков в чехословацких костюмчиках, шествует долговязый молодой человек в очках и с фотоаппаратом. Его останавливают. Он что-то энергично объясняет, показывая рукой в сторону гримуборных, но видно, что его объяснения мальчиков не удовлетворяют.

— Это ко мне! — спешит на выручку Гвоздилова. — Корреспондент из «Советского экрана»!.. Пропустите, пожалуйста!..

Гвоздилова умеет приказывать не приказывая. Мальчики улыбаются и разводят руками — мол, сами понимаете, такая служба. Корреспондент проходит в гримуборную Гвоздиловой и закрывает за собой дверь…

— Учитесь, девки!.. — злобно шипит Сима. — Вот как надо устраиваться!.. В театре — траур, а у нее — самая жизнь!..

* * *

…В гримуборной корреспондент щелкает Гвоздилову.

— Голова чуть направо. Подбородок чуть выше. И легкий проблеск улыбки. А смотреть не точно в объектив, а чуть поверх него. Замечательно.

— Жаль ваших усилий! — усмехается Гвоздилова. — Из-за Рябинина материал наверняка не пойдет. Видите, что творится в театре?.. Чуть ли не комендантский час!..

— Ужас! — соглашается корреспондент, возясь с фотоаппаратом. — Но будем надеяться. Все-таки дети за отцов не отвечают. И потом, кино — другое ведомство…

Он на секунду отрывается от фотоаппарата и озадаченно смотрит куда-то за плечо Гвоздиловой.

— Елена Константиновна! Что это у вас там за надпись?.. Я не имею ничего против этого лозунга, но он может испортить нам кадр!..

Гвоздилова оборачивается. Во всю ширину зеркала губной помадой написано: «Долой сук!» Елена Константиновна устало вздыхает и начинает оттирать зеркало носовым платком…

* * *

— А чего же не подписать? — весело удивляется Игорь. — Георгию Петровичу от моей подписи зла не прибудет. Только текст вы сами составьте, у меня не получится.

— Текст не главное. — Юрий Михайлович внимательно изучает развалившегося в кресле Гордынского. — Нужно минимум десять подписей. Тогда это мнение театра.

— Организуем! — машет рукой Игорь. — Но я надеюсь, это будет как-то учтено?.. Ну. звание, квартира… Или там командировка в Японию?..

— При чем тут Япония? — на скулах Юрия Михайловича рельефно проступают желваки. — Вы что себе позволяете?

— Как при чем? — обижается Игорь. — Раз я у вас на службе… Ну-ну, не торгуйтесь!.. За крупное паскудство надо и платить по-крупному!

— Плохо шутите, Гордынский! — чувствуется, что спокойствие дается Юрию Михайловичу с трудом. — При вашей репутации я бы вел себя скромнее.

— Уже донесли! — расстраивается Игорь. — Клеветники, завистники!.. Ну не дает им покоя мое сексуальное здоровье!

— С сексуальным здоровьем у вас все в порядке, — желчно улыбается Юрий Михайлович. — А вот с пропиской, насколько мне известно, дело обстоит гораздо хуже…

— У меня временная, — Гордынский с готовностью лезет за паспортом, словно собираясь показать. — Директор все обещает квартиру, но… то генсек помрет, то Рябинина лишают гражданства…

— Так вот, если вы не возьметесь за ум, — веско и внушительно говорит Юрий Михайлович, — то можете вообще вылететь из Москвы. Тем более что театр вами не очень-то дорожит!

Игорь элегически смотрит в окно, потом с сожалением цокает языком и поднимается с кресла.

— Не тонко! — кручинится он. — Я существо ажурное, меня надо было вербовать бережно. Жаль, жаль!.. Вы были в сантиметре от успеха!

* * *

…В стеклянную кружку с шипением льется золотистое пиво… На патефонном диске крутится обшарпанная пластинка… Флегматичный Дрюля, задумчиво прихлебывая из пивной кружки, слушает Верди… В гримуборную влетает растрепанный Тюрин, чертыхаясь, шарит по бесчисленным складкам висящей на вешалке хламиды, наконец достает из ее недр смятую пачку сигарет…

— Вот это нервы!.. — разминая сигарету, восхищается Тюрин. — Земля горит, небо рушится, а мальчонка слушает Верди!.. Аномальный ты все-таки тип, Дрюля!..

— Это вы аномальные!.. — меланхолично отвечает Дрюля. — Все играете в казаки-разбойники!.. А я вне политики. Я ищу гармонию… Пью пиво, читаю Библию, слушаю Верди!..

— А вот скажи мне, Дрюля. — заинтересовывается Тюрин, — если тебя убивают… или лезут к тебе в квартиру… или насилуют твою жену… Что ты будешь в это время делать?.. Читать Библию?..

— Давай без глобальностей! — морщится Дрюля. — Никто нас покамест не убивает!.. Не надо мышиную возню выдавать за гибель Помпеи!..

* * *

…В разговоре с Гвоздиловой Юрий Михайлович мучительно напрягает остатки своего мужского шарма — все-таки знаменитость, кинозвезда! — но, видимо, шарм начальника изрядно пожух от многолетнего бездействия, потому что не производит на Гвоздилову ни малейшего впечатления.

— Насколько мне известно, Елена Константиновна, — журчит Юрий Михайлович, — вы и раньше не ладили с Рябининым? А уж последний его поступок, видимо. и вовсе не привел вас в восторг?

— Я не делаю из этого тайны, — ровно отвечает Гвоздилова. — На мой взгляд, Георгий Петрович повел себя легкомысленно. Чем и поставил театр под удар.

— К сожалению, не все это понимают, — элегически вздыхает Юрий Михайлович. — Вот вы бы и объяснили это вашим коллегам. Да и не только коллегам…

— Вы предлагаете мне осудить Рябинина публично? — Гвоздилова