Мятежный век. От Якова I до Славной революции - Питер Акройд

Последовала череда «инспекций» различных приходов с целью расследовать случаи церковного несогласия и неповиновения. Например, в Манчестере двадцать семь священников обвинялись в том, что они не преклоняли колена в момент богослужения. Ричард Мэзер из Токстета, неподалеку от Ливерпуля, признал, что никогда не носил саккос. «Что? – воскликнул инспектор. – Служить пятнадцать лет и ни разу не надеть саккос?! Да лучше бы он наделал семь внебрачных детей!»

Вернулись также старинные шествия и празднества. С переизданием «Декларации о спортивных развлечениях» пришло общее смягчение общественной жизни. Лондонские приходы вскоре стали проводить обряд «отбивания границ»; опять стали отмечать такие религиозные праздники, как День Всех Святых. Возродилась традиция распорядителя рождественских увеселений «Князя беспорядка» с характерной атмосферой групповых игр, танцев и употребления пряного эля. От этих праздников никогда не отказывались полностью, но в обстановке антипуританизма они приобрели особый размах.

Король продолжил проверять лояльность народа. Осенью 1634 года опять вышел королевский приказ о взимании корабельного налога, впервые в мирное время. В предыдущий раз корабельные деньги собирали в 1626 и 1627 годах, когда висела угроза одновременной войны с Францией и Испанией; люди выражали недовольство налогом, но заплатили, поэтому показалось разумным использовать его повторно. Непосредственной причиной очередного установления корабельного налога стала перспектива образования новых союзов в Европе. Французы и голландцы вступили в малоприятный альянс, чтобы контролировать континент. Предполагалось, что Англии понадобится тайный договор с Испанией.

Однако не было никакой надежды, что члены собственного Тайного совета короля смирятся с тем фактом, что английская армия встанет на сторону испанцев против голландцев: как может король стать союзником большой католической державы, воюющей с протестантской республикой? И снова Карл рассчитывал на интригу с любой или каждой партией, которая покажется согласной поддержать короля. Ему требовалось скрыть свой союз с Испанией и сделать вид, что корабли снаряжаются для обороны от внешнего врага. Говорили, что английская торговля нуждается в защите от Туниса и Турции, так же как от Франции и Испании. Таким образом король заявил о собственном верховном праве во всех своих водах, включая Ла-Манш и Северное море.

Сначала корабельный налог распределили только по портовым и прибрежным городам. Им приказали предоставить сумму, достаточную для оснащения определенного количества кораблей, а также их содержания вместе с командами в течение шести месяцев. Деньги должны были передаваться коллектору, назначенному короной. Только Лондон попытался выступить против корабельного налога (на него наложили одну пятую общей суммы), но выступления быстро подавили угрозами и разговорами об измене. Венецианский посланник говорил о корабельных деньгах, что «если даже они совершенно не нарушают законов королевства, как некоторые все-таки думают, то, несомненно, противоречат традиции и установленному порядку, существующему на сегодняшний день».

И все же для чего готовился этот флот? Что король собирался делать со своими заново оснащенными кораблями? Достаточно ли того, что они укрепят его господство в морях, гарантируя, что проходящие мимо английские суда будут приспускать свои флаги и топсели? Весной 1635 года флот, выстроенный на корабельные деньги, наконец вышел в море. Это была первая партия: сорок два корабля, девятнадцать из которых водоизмещением более 50 тонн, отплыли с приказами обуздать пиратство, защищать английские торговые суда, не позволять голландцам вести рыбный промысел в английских водах и, согласно репортеру Эдварду Россингему, «охранять суверенность Ла-Манша и Ирландского моря от французского короля, который давно имел план отнять их и поэтому завел очень большой военный флот». Другими словами, английский флот получил приказ делать все – и ничего.

Итак, корабельные деньги действительно были выплачены, из страха или из лояльности, а успех этого налога обеспечил его продолжение: в следующем году корабельный налог распространили на всю страну. Заявлялось, что поскольку графства и городские объединения заинтересованы в своей «чести, безопасности и процветании», то будет справедливо, если «все примут участие в этом деле». Призыв сработал, и налог 1635 года послужил образцом на следующие пять лет, за которые было фактически собрано 80 % необходимых денег.

В 1634 году на улицах Лондона разрешили работу наемных экипажей. Новшество породило обычный ужас и негодование. Одни предполагали, что экипаж можно будет нанять на поездку не менее 5 километров, ибо слишком много экипажей, отправляющихся на небольшие расстояния, создадут на улицах пробки, повредят мостовые и поднимут цены на сено. Другие считали, что холостые джентльмены должны ездить в наемных экипажах только в сопровождении своих родителей.

Летом 1636 года Карл и Генриетта Мария посетили Оксфорд, теперь, по сути, университет Лода. Однако почести королевской чете оказали только академические власти. Когда король с королевой проезжали по улицам городка, никто не крикнул «Боже, храни короля!». Студенты, как и горожане, хранили молчание. Это не сулило ничего хорошего, а служило полезным напоминанием, что Карл неизменно дает своим подданным основания для недовольства.

В среде аристократии и крупных джентри, например, большое раздражение вызывали взыскания различных судов, созданных Карлом для вымогательства денег, – главными из них были Суд по делам опеки и Суд по лесному праву. О первом из них говорили, что даже тех, кто предан короне, закон скорее разорит, чем защитит. Второй штрафами за вторжение в королевские лесные угодья, согласно Кларендону, «нанес больше ущерба репутации двора и вызвал больше недовольства королем со стороны значительной части знати и джентри Англии, чем любое другое действие, предпринятое по воле и желанию короля».

Карл восстанавливал против себя подданных во всех частях страны. Он без обсуждений опубликовал свод «канонов» для Шотландской церкви. Сами шотландцы считали эти требования не чем иным, как чуждыми правилами, которые налагают на них иностранцы. Получать причастие можно только стоя на коленях. Мужчинам нельзя находиться на богослужении с покрытой головой. Никто не может молиться на свое усмотрение. Священники не должны позволять частные собрания для толкования Священного Писания. Все эти совершенно новые предписания вызывали массу волнений, которые довольно скоро приведут к бунту.

Реакция пуритан в Англии на лодианскую ортодоксию была не менее активной, хотя и более тщательно скрываемой. В Лондоне, например, возникла тайная сеть собраний нонконформистов и дискуссионных групп, которые поддерживали друг с другом связь при помощи рукописных трудов и записей проповедей, а также встреч и «бесед» за закрытыми дверями. Это был мир постов, молитвенных собраний и обсуждений Библии в таких центрах сектантства, как столичные Колмен-стрит и Фрайди-стрит.

Леди Элеанор Дэвис, среди набожных жителей Личфилда имевшая репутацию пророчицы, в конце 1636 года в один из дней Святого причастия появилась в городском соборе со щеткой и котелком. Она объявила, что пришла окропить своей святой водой занавеси и недавно украшенный престол. Эта святая вода состояла из смолы, дегтя и грязной воды, которые дама щедро разбрызгивала со щетки вокруг себя. Ее сочли безумной и отправили в Вифлеемскую больницу для умалишенных. По любопытному совпадению Карл и Генриетта Мария посещали это заведение всего несколько месяцев назад, где, согласно Эдварду Россингему, «зрелище сумасшедших людей их очень развлекло. Каждый человек был в своем расположении духа. Две безумные женщины непристойностью своих речей практически заставили их величества вместе со свитой покинуть здание».