Не плачь по мне, Аргентина - Виктор Бурцев

– Да ерунда, царапина. Надо только все промыть и хорошенько продезинфицировать. Тут чертова туча всяких микробов. Вы во Вьетнаме были?

– Нет, бог миловал. – Костя все разглядывал руку.

– А я был, вот там такая царапина – проблема. А тут нет, ерунда. Я провожу вас… Пойдемте!

Но внимание Таманского привлекло другое.

На тротуаре, в невесомом и когда-то шикарном, а теперь смятом, с торчащими остьями платье из перьев сидела девушка. Она размазывала слезы и яркую косметику по лицу и рыдала в три ручья. Ободранные локти и колени. Волосы, запекшиеся от крови.

Таманский подошел к ней. Сел рядом. Заглянул в глаза.

И, повинуясь неожиданному порыву, обнял. Она прижалась к его груди, вздрагивая маленькой испуганной птахой. Костя чувствовал, как колотится ее сердце.

Это потом он разглядел, что она действительно похожа на какую-то диковинную, особую птицу. Тонкие руки, гибкие, как крылья. И вся фигура какая-то легкая, даже летящая. Но это потом.

Сейчас это была маленькая испуганная девочка, которую срочно надо было защитить, прижать к себе и не отпускать.

В себя Таманского привело щелканье объектива.

– Прекрасный кадр, – причмокнув губами, сказал Билл. – Вы, русские, на удивление фотогеничный народ. Все так естественно, честно, открыто, напоказ… Ну, что же вы сидите. Ведите свою донью к врачу, заодно и познакомитесь…

Ее звали Мария-Изабель, но она предпочитала, чтобы ее называли уменьшительно-ласкательно – Мариза. Еще она была похожа на птицу, удивительную и волшебную. Стройность ее тела граничила с худобой. Крупная грудь, широкие бедра, типичные для латиноамериканских женщин. Ноги длинные, как у молодого олененка. И глаза, удивительные, глубокие глаза дикого, а потому доверчивого животного.

В госпитале Косте наложили пару швов на рассеченную кожу головы, а Маризе забинтовали предплечье и смазали синяки какой-то исключительно вонючей мазью. Джобс все это время торчал в коридоре, заглядывая в дверь, подбадривая и выдавая сомнительные шутки, большей частью направленные ниже пояса.

Когда Таманский вышел из операционной, Маризу все еще обрабатывали.

– Ну что, господин Тамански, как себя чувствует ваша голова? – поинтересовался Джобс, щелкая объективом.

– Черт! – Костя проморгался от вспышки. – Я начинаю ненавидеть ваш фотоаппарат, Билл.

Американец рассмеялся.

– Я вам покажу свои работы, обязательно. У вас они должны будут вызвать профессиональный интерес. А кое-что и гражданский.

– Гражданский интерес?

– Ну да, вы же советский гражданин. Камрад! – Веселье американца начинало раздражать.

– Я вас не понимаю…

– Ничего, ничего. – Джобс обхватил Костю за плечи. – Не стоит дуться. Старик Билли понимает толк в жизни. А вот и ваша донья!

Из соседней палаты вышла Мариза. Поскольку другой одежды, кроме карнавальной, на ней не было, девушка несколько смущенно прикрывалась руками. Костя подал ей свой пиджак.

– Спасибо, – сказала она и улыбнулась.

– Что-нибудь не так? – поинтересовался Таманский, оглядывая себя с ног до головы. Молния на брюках была застегнута, а сами брюки, хоть и были помяты и испачканы, не выглядели смешно.

– Нет-нет, – поспешно сказала Мариза. – Все хорошо.

– Я смешно выгляжу? – поинтересовался Костя у Джобса.

– Еще бы, – ответил тот невозмутимо. – Ты на себя в зеркало смотрел?

Таманский подошел к небольшому квадратному зеркалу, висящему на стене.

– Мать твою…

Ровно посреди головы был аккуратно выбрит клок волос и красовался такой же аккуратный крестик из пластыря.

– Ну, отлично! Вид откровенно комичный. Уж лучше бы просто так поджило… Что я теперь буду делать?

Он видел, как внимательно Мариза прислушивается к звукам незнакомого языка.

– Красавец, – прокомментировал Джобс, а девушка хихикнула. – На вашем месте, леди, я бы тоже не особенно радовался. Эта мазь воняет ужасающе. Из чего они ее делают, какой-нибудь рецепт майя, а?

Мариза вспыхнула.

– Ладно. – Костя повернулся, обнял девушку за плечи. – Раз уж мы все так разукрасились, то я предлагаю пойти и выпить. За знакомство.

– Я, в отличие от вас, вполне себе чист, но выпить не откажусь. – Билл наклонился к Маризе. – Это такой русский обычай, я знаю!

– Да, да, – проворчал Таманский. – Балалайка, медведи и водка… Пойдемте уже, пока некоторым американским журналистам не потребовались услуги костоправа.

Они обосновались в небольшом кафе неподалеку от больницы и стали наблюдать за снующими туда-сюда машинами «Скорой помощи».

– Чертовы монтонерос! – проворчал американец. – Чертовы монтонерос!

– Кто-кто?

– Вы что, не знаете? – Джобс покосился на Таманского с некоторым подозрением. – Вообще-то вы должны их приветствовать. Они борются с тиранией. И изучают Маркса.

– Мало ли кто изучает Маркса. Террор – это не наш путь. – И Таманский процитировал в вольном переводе слова классика мирового пролетариата: – Мы пойдем другим путем.

Джобс хмыкнул.

– Чем вы занимаетесь? – спросил Костя у девушки.

– Танцую, – ответила она. – Я чувствую себя странно в этом наряде и вашем пиджаке. Мне надо переодеться. Но как же быть с вашей одеждой…

– Я провожу вас. – Таманский вскочил. – Мы с вами самовлюбленные идиоты, Билл. Совсем забыли про девушку.

– Эй! – Джобс развел руками. – А как же я? Где вы живете, Костя?

Таманский быстро продиктовал ему адрес и вывел Маризу из кафе.

Они поймали машину с невозмутимым стариком-водителем, устроились на заднем сиденье.

Когда Мариза обвила его шею тонкими руками, Костя почему-то совсем не удивился, вдыхая ее удивительный запах, в котором смешались цветы, пороховая гарь и что-то медицинское. Почему-то от этого запаха у Таманского кружилась голова и сердце начинало колотиться у самого горла. Как доехали до ее дома, Костя не помнил. Поминутно останавливаясь, чтобы поцеловаться, они взбежали вверх по лестнице и ввалились внутрь. В этот момент Костя не думал ни о чем. Он на какое-то время начисто позабыл о доме, инструктаже, жене…

Его пиджак упал на пол. Туда же полетел и ее костюм из сломанных перьев.

Таманский сделал пару шагов назад, чтобы рассмотреть ее, и Мариза, поняв это, крутанулась на месте.

– Нравится?

Он ничего не ответил, просто шагнул вперед и подхватил ее на руки. Девушка оказалась на удивление легкой. Словно ее кости были полыми, как у птицы.