Три доллара и шесть нулей - Вячеслав Денисов

– Антон! – прорвался сквозь шум на трибунах голос Хорошева. – Ты можешь поставить задачу, о которой я тебя просил, в перерыве между таймами? Я боюсь, что опоздаю!

– Что, Полетаев много должен?

– Двенадцать тысяч! – крикнул Валентин. – Долларов.

Струге присвистнул. «Перерезая глотки за три с половиной миллиона, Валек пытается впечатлить меня двенадцатью тысячами. Цена его уважения к моим возможностям. Кажется, Валентин идет проторенной дорогой...»

Поразмыслив, Струге изменил мнение. Хорошев, наоборот, пытается придать просьбе малозначащий характер, чтобы увести воображение судьи от истинной цели. «Пусть так, – решил Антон, – в любом случае, я имею превосходство по той простой причине, что знаю то, чего не знает он».

Хорошев изменил всю ситуацию и поставил ее с ног на голову сразу, едва все трое спустились с трибуны, чтобы выпить по бутылке пива и избавиться от компании, в которой находились в VIP-ложе.

Едва Антон вынул телефон, чтобы под равнодушный взгляд Пащенко набрать номер и выполнить просьбу Седого, как отставной подполковник внезапно вмешался в ход телефонного разговора. Слушая беседу Струге с начальником аэропорта, он неожиданно приблизился к судье и яростно зашептал:

– И пусть они еще узнают, кто из иностранцев прилетел в город за последние дни или сегодня!..

Ничуть не смутившись, лишь обратив внимание на то, как задержался стакан с пеной у губ прокурора, Струге спокойно повторил просьбу в трубку.

– А это-то тебе зачем? – справился он, пряча телефон в карман.

Хорошев озабоченно потер руки и поморщился:

– Понимаешь, мне кажется, что к этому Полетаеву кто-то едет на сделку. Заняв у меня денег, подлец избавил меня от возможности заключить с закордонными друзьями контракт! Мало того, что он не возвращает деньги, я боюсь, что он за эти же, мои деньги, перетянет к себе моих партнеров!

Был как раз тот случай, когда Струге и прокурору нужно было прикинуться откровенными лохами. Хорошев бросил первое попавшееся, первое, что пришло в голову, и, чтобы его не разочаровывать, Струге пришлось изобразить на своем лице понимание и озабоченность. Однако на всякий случай пришлось поинтересоваться:

– А разве международные сделки заключаются в наличной форме? Я где-то слышал, что это не совсем законно... Рискует твой зарубежный друг...

– Все мы рискуем, – ответил Хорошев.

И это было единственное, что вылетело из уст Хорошева, с чем Струге мог в этот вечер согласиться. Отрицать это было так же бессмысленно, как и счет 2:1 в нашу пользу, горящий на табло после окончания матча.

Наконец-то свершилось!

Николаю Ивановичу позвонил посредник и сообщил, что встреча заинтересованных сторон должна состояться послезавтра, тринадцатого июня, ровно в пять часов. Вместе с радостью в душу Полетаева ядовитым гадом заползло чувство тревоги.

Местом встречи был обозначен отключенный еще в начале восьмидесятых фонтан в центральной части города. Это чудо архитектуры времен социалистического реализма, перемешанного с ампиром, торчал, как невыкорчеванный пень посреди хлебного поля. Администрация уже давно хотела снести этот пережиток канувшей в Лету эпохи и уже давно бы сделала это, если бы тридцатью годами раньше сама же не внесла фонтан в число исторических памятников, являющихся духовной ценностью Тернова. Фонтан был изготовлен, естественно, из объемного бетона и имел толщину наружных стенок около метра. Тогда, в начале пятидесятых, бетона, по всей видимости, было хоть отбавляй, поэтому строители просто не знали, куда его расходовать. В данном случае применение нашлось быстро – стены фонтана могли выдержать напор воды в акватории Братской ГЭС. По всей окружности бетонной стены сидели чисто выбритые мужики в туниках, но почему-то с прическами «а-ля Чкалов». Все четверо держали в руках предметы, удивительно напоминающие отбойные молотки, чертежные тубусы и гаечные ключи. Вероятно, по мнению тогдашних архитекторов, даже представители Итаки и Эллады должны были выполнять повышенные социалистические обязательства, в связи с чем не расставались с орудиями труда, даже находясь у воды. Вполне логично, что к такой атипичной для нормального человеческого восприятия архитектуре вскоре потянулись все те, чье появление в общественном месте всегда вызывает массу нареканий. Территории городов уже давно поделены на зоны, в которых общаются представители различных кружков по интересам. У памятника Пушкина в Тернове, например, собираются молодые, но уже бородатые, словно только что спасшиеся из чеченского плена писатели и поэты. Там они страдают от разочарований, связанных с откровенным непониманием и непризнанностью их таланта, изливают друг другу душу и выбирают очередную «вислоухую» жертву в качестве спонсора на издание двухсот экземпляров собственных стихов в мягком переплете.

На набережной Терновки встречаются футбольные фанаты «Океана» и на всякий случай, чтобы не ошибиться, бьют лица всем, кого не узнают с первого взгляда. А у фонтана без названия, у которого Полетаеву была назначена встреча, собирались сексуальные меньшинства всех мастей и оттенков. Еженедельно к площадке перед фонтаном подъезжал автобус с ОМОНом, меньшинства били, увозили, снова отпускали, и они снова приходили к фонтану. На следующий вечер автобус снова подъезжал, меньшинства снова били, увозили...

Именно это и беспокоило Николая Ивановича. В любую минуту, когда должен будет завязаться разговор стоимостью в три с половиной миллиона долларов, к лавочке могло подъехать ужасное на вид авто, и...

Надо думать, что уже через несколько минут после этого единственное, что совершенно не будет заботить ни Николая Ивановича, ни его партнера по сделке, это тема обговаривания суммы, за которую можно купить-продать Гойю. О «черной» славе фонтана в городе знали все, единственный, кто этого, очевидно, не знал, был человек, назначивший там Полетаеву встречу.

– Может, он сам из этих?.. – пробормотал Николай Иванович, потирая руки и думая о том, как забрать из банка картину. В любом случае время есть, до встречи более суток, а это значит, что есть возможность еще раз все обдумать.

Он жил на даче Уса уже третьи сутки. С того самого дня, как Хорошев превратил его загородный дом в дворец Хусейна после налета «Стеллс».

Теперь, когда Хорошев упустил картину, он уверен в том, что рано или поздно она, в руках Полетаева, превратится в денежные знаки. Очевидно, что Валентин Матвеевич, врываясь в дом Полетаева, интересовался не живописью, а как раз теми самыми знаками. И какая разница десантнику, что завоевывать – картину или вырученные за нее деньги?! Его все равно интересует второе, и для того чтобы им обладать, он приложит все усилия. Все!!!

В очередной раз пройдясь по подвалу дачи Усова, помещению, которое играло роль и винного погреба, и кабинета, Николай Иванович стал размышлять о том, как избежать повторения «махновского налета». Надежды на то, что Хорошев возьмется за ум, успокоится и откажется от трех с половиной миллионов долларов, не было. Поразмыслив, Полетаев согласился с тем, что он, окажись на месте подполковника, не отказался бы от поставленной задачи ни при каких обстоятельствах. А это означало, что все беды Полетаева еще впереди. То, что новое убежище опять не начала обстреливать артиллерия, это есть не заслуга Николая Ивановича, а недоработка Валентина Матвеевича. Однако сомневаться в том, что вскоре он этот недостаток исправит, не было никаких оснований.