Венец Прямиславы - Елизавета Дворецкая

Но в душе Прямислава не была уверена, что поступает правильно. Юрий не уставал намекать ей, что «целомудренная и мудрая» жена сумеет обратить его на верный путь, и ее смущало сомнение: а вдруг это правда? Вдруг теперь, когда Юрий полной мерой пожал горькие плоды своего злонравия, он и правда хочет исправиться? Ведь сама она достаточно хороша, чтобы приковать к себе даже самого любвеобильного супруга!

Но не раз и не два бывало, когда Прямислава, пристально наблюдая за ним, замечала быстрый, словно бы невольный взгляд, брошенный в сторону женской скамьи. И сразу понимала: ни одному его слову верить нельзя!

– А твой-то пристает ко мне! – однажды шепнула ей Забела, войдя вечером в горницу. – Даром все глаза на меня пялил, а сейчас иду, он за лестницей стоит. Я испугалась сдуру, думаю, домовой! А это он! Так, говорит, полюбилась я ему, прямо с того дня, как увидел, в глазах темно! Оно и видно – за жену меня принял! – Забела хихикнула.

– Неужели и сейчас пристает? – У Прямиславы упало сердце.

Она и раньше подозревала, что именно Забелу выискивает взгляд Юрия, не совсем уместный для кающегося супруга.

– Да вот только что! – Забела кивнула в сторону сеней, где лестница вела вниз. – Говорит, мол, прогонит меня жена, тебя вместо нее возьму, буду возле сердца держать! Знакомая песня, видать: поет – не спотыкнется!

– А где он сейчас?

– Вроде в гридницу пошел.

– Ну-ка выйди, погляди, нет ли его там. Зорчиха, ступай вниз, тайком вызови тысяцкого и с ним кого-нибудь. Пусть за дверью встанут.

Забела засмеялась и убежала, Зорчиха поспешила за ней. Прямислава вышла в верхние сени и притаилась в тени столба: здесь было совсем темно, и снизу ее не различил бы даже внимательный взгляд, зато она видела нижние сени, освещаемые факелом на дверном косяке. За плечом у нее, придерживая браслеты, чтобы не звенели, встала Анна Хотовидовна.

Они ждали, глядя, как через нижние сени туда-сюда ходят люди: вечерний пир кончался, гости торопились уйти, пока не закрыли ворота из детинца на посад. Через сени, дружески обнявшись с десятником Ярцем, проследовал Гаврила, сын боярина Воинега, за ними – отец Миней, которого заботливо поддерживал староста Перенег, а сзади брел купец-хлебник Ян Трещага и рассказывал, в хмельном возбуждении размахивая руками:

– Нет, слушай! Я за полночь воротился, мать уже спала, не видела, а утром она встала, зовет есть, а я одеялом-то морду прикрыл, говорю, ничего не надо, я, дескать, ел. Она смотрит, одежа вся грязная и кожух мне – хороший, черный, из Полоцка – порвали, гады. Спрашивает, что такое, а я говорю, да ничего, матушка, а лицо-то вотолой прикрыл, она и не видит. Увидела бы она мою морду, я тебе говорю! А сейчас как идти, не знаю. Давай к тебе пойду ночевать, я ей сказал, что за долгом в Свирино село поеду…

– Ох, детство беспортошное! – Староста ухмылялся, оглядываясь на купца, который и на четвертом десятке лет все еще боялся показаться матери с синяком под глазом, полученным в рыночной драке.

– Иже вся зовый ко спасению, обещания ради будущих благ… – бормотал отец Миней, которому, похоже, мерещилось, что он на церковной службе.

Шумная троица удалилась. Из гридницы выскользнула Забела и встала в тени у лестницы, словно бы в раздумье, идти ли наверх. Прямислава прижимала руку к груди, чтобы унять стук сердца: ей было стыдно и досадно, что приходится следить за собственным мужем, но и горько, что все его нынешние клятвы – ложь и что даже сейчас он продолжает гоняться за девками. До встречи с ним она в душе надеялась, что, утратив необходимость искать жене замену, Юрий Ярославич полюбит ее, и они будут жить в ладу и согласии, избавленные от позорной необходимости развода. «К мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою…»[20]– вспоминала она слова Господа и всем сердцем желала внять поучению.

Но при мысли об этом вместо Юрия перед ней вдруг встал образ Ростислава. Прямислава зажмурилась: ах, как она хотела быть верной женой законному мужу! И если бы речь шла о Ростиславе, с какой бы радостью она следовала учению Златоуста, велевшему ни жене, ни мужу не ждать доброты от другого, а проявлять ее первым. Мудрые речения Иоанна Златоуста, знакомые еще по монастырю, она теперь перечитывала так часто, что выучила наизусть. Но он же, святой и мудрец, объявлял равную ответственность за измену для жены и для мужа, а ответственность эта – развод…

Из гридницы вышел мужчина и сразу устремился в тень у лестницы.

– Где ты, лань моя любезная? – долетел снизу шепот, и Прямислава узнала голос Юрия. – Не казни меня, я сам в огне сгораю, полюби меня, ничего для тебя не пожалею! Хочешь гривну золотую, хочешь шелков заморских – все твое будет! Не беги от меня!

– Грех тебе, княже, и слушать тебя не хочу! – Забела отбивалась от его протянутых рук. – Жена услышит! И не стыдно тебе – в любви ей клянешься, а сам…

– Да разве могу я другую любить, когда тебя вижу, моя березонька! – Юрий Ярославич догнал ее и обнял, прижав к столбу. – Тебя одну я тогда в горнице увидел, рядом с тобой все прочие – что серые уточки рядом с белой лебедью! Не надо мне жены, поедем со мной, ты моей княгиней будешь!

– Ну, молодец, княже, сам решил! – Из-за дверей вдруг выступил Гаврила Воинежич с факелом в руке, и яркий отблеск упал на ошарашенное лицо Юрия Ярославича; он обернулся, но не выпустил из объятий Забелу. – Не надо тебе жены, и люди про то же толковали, что не надо! Вот и сам сказал, а мы все слышали!

За его спиной стояли староста Перенег и Янко с изумленно вытаращенными глазами. Отец Миней, правда, ничего не видел, потому что дремал стоя, привалившись к плечу Перенега. Но свидетелей имелось достаточно и без него.

Забела вывернулась из рук Юрия и взбежала верх по лестнице; Прямислава отшатнулась и скользнула в горницу, пока ее никто не увидел. Достаточно было того, что увидели Юрия. Если он и теперь не уедет, значит, Бог сотворил его без всякого стыда, но никто во всем Турове больше не поверит ни слову из его пылких покаяний. Разве что многотерпеливый отец Варфоломей.

На другой день, к облегчению Прямиславы и тайному торжеству Забелы, которая была рада так пригодиться госпоже, Юрий Ярославич уехал. Отправился он в Ивлянку, куда Вячеслав обещал прислать список[21]с грамоты о разводе, когда она будет получена от митрополита. Услышав от уважаемых людей, как мало сам Юрий верил в собственные слова, епископ без новых возражений взялся составлять просьбу в Киев. Игнатий выполнил свой пастырский долг, пытаясь предотвратить разрыв и водворить мир, но дальнейшие старания и впрямь стали бы лишь потаканием грешнику. Исправить Юрия под силу только Богу, а пока он не вмешается, смертным лучше отступить.

Но в Ивлянке князь Юрий не задержался. Сильной родни у него не осталось, милостей от киевского князя тоже ждать не приходилось. Только брак с дочерью Вячеслава туровского, внучкой Владимира Мономаха, давал ему хоть какую-то надежду на лучшее. Но этот брак доживал последние дни…