Повседневная жизнь Арзамаса-16 - Владимир Матюшкин

Авторство приписывается разным лицам. Например, «Реактивный двигатель Сталина» — генералу КГБ Махневу, который был начальником отдела информации Первого главного управления (ПГУ). Придумать название ему якобы поручил Мешик, его непосредственный руководитель. Задание было выполнено — предложено назвать будущую первую атомную бомбу просто «РД». Но когда сделали макет бомбы, продемонстрировали его Сталину и получили его одобрение, то Махнев предложил добавить к названию «РД» начальную букву фамилии вождя.

Другой вариант расшифровки «РДС», как «Россия делает сама», многие первопроходцы отечественного атомного проекта связывают с именем одного из авторов бомбы, трижды Героя Социалистического Труда К. И. Щелкина.

Как бы ни называлось изделие, но день рождения любого технического проекта случается значительно раньше, чем достижение самого результата. Начало же комплексных работ по созданию первого отечественного атомного заряда можно отнести к 1 июля 1946 года. Именно в этот день появился документ под названием «Тактико-техническое задание на атомную бомбу» (ТЗ), написанный Ю. Б. Харитоном. Его сопровождала записка, в которой подчеркивалась необходимость обсуждения со специалистами Управления ВВС и Министерства авиации ряда вопросов с целью увязки конструктивных характеристик бомбы с конструкцией самолета и условиями его боевой эксплуатации.

По каким-то причинам в указанный день секретный пакет не был отправлен в Москву, и лишь 25 июля Б. Л. Ванникову было направлено два документа. Первым из них было «Техническое задание» на атомную бомбу, второй документ, написанный также Ю. Б. Харитоном, назывался «Справка о состоянии работ, ведущихся в КБ-11»[66]. Следует добавить, что за три месяца до этого в адрес Л. П. Берии была отправлена совершенно секретная записка Б. Л. Ванникова под названием «Задачи и порядок выполнения работ по КБ-11».

Справка о состоянии работ, ведущихся в КБ-11, высланная в Москву одновременно с ТЗ, подтверждает, что фактически работы уже велись. В ней, в частности, отмечалось, что экспериментальная и проектная работа по заданиям КБ-11 ведется в ряде учреждений и на заводах Министерства вооружений и Министерства производства средств связи. Экспериментальная деятельность по атомному проекту была сосредоточена в Лаборатории № 2 Академии наук СССР, а теоретическая — в Институте химической физики.

Само содержание технического задания, исходящее из КБ-11 для других исполнителей, свидетельствует, что люди, разработавшие его, имели ясное представление о принципиальной схеме будущей бомбы. Это подтверждает без сомнения важную роль разведывательных данных, которые стали известны определенному кругу участников проекта. В архивах хранятся несколько тысяч страниц описаний и чертежей, полученных от разведчиков. Косвенно об этом же говорится в мемуарах ряда ученых, в том числе И. В. Курчатова и Ю. Б. Харитона[67]. Насколько широк был круг этих людей, сейчас трудно установить. На документах имеются резолюции Л. П. Берии и И. В. Курчатова относительно тех лиц, которым эти сведения предоставлялись. Знакомились ли с ними другие люди? Сложно предполагать. Во всяком случае, в воспоминаниях И. В. Курчатова персональный состав посвященных в секреты не приводится.

К тому же доступ к секретной информации даже у непосредственных участников создания первого образца был различен. Е. А. Негин, например, предполагал, что в полном объеме разведданные, вполне возможно, были известны единицам из высшего эшелона научного и административного руководства атомной программы. Прояснить этот вопрос могли бы только участники начального этапа работ, большинство из которых не дожили до истечения срока давности для секретов создания первых образцов атомного оружия. Но определенные мифы и излишне преувеличенные притязания появляются. Без этого, как подтверждает история, люди обойтись не могут. В изданной под руководством академика Е. А. Негина книге «Советский атомный проект» упоминается о воспоминаниях В. А. Турбинера, работавшего впоследствии в конструкторском отделе КБ-11[68].

Так, например, В. А. Турбинер утверждает, что он был привлечен И. В. Курчатовым к работе над атомной бомбой в середине 1945 года и является автором не только первого эскизного ее проекта, но и модели в масштабе 1:10. Упоминает В. А. Турбинер и о Н. Терлецком и М. Яковлеве, которые, по его словам, первыми приступили к разработке конструкции ядерного заряда, хотя и не имели представления об ее общей компоновочной схеме.

Давая такие сведения, В. А. Турбинер не уточняет одного немаловажного обстоятельства, которое касается его самого. А именно, было ли у него в 1945 году общее представление о конструкционной схеме атомной бомбы, то есть был ли он в числе тех, кого посвятили во все секреты, добытые разведкой? Если был, то многое проясняется относительно и эскизного проекта, и моделей В. А. Турбинера, ибо первая бомба весьма похожа на американского «Толстяка».

В архивах ВНИИЭФ исследователям не удалось, однако, найти ни материалов о проектах, выполненных В. А. Турбинером или под его непосредственным руководством, ни даже упоминаний о них. По крайней мере, до того, как Ю. Б. Харитоном было написано тактико-техническое задание на бомбу. Есть, правда, два документа более позднего периода, подготовленных В. А. Турбинером и адресованных главному конструктору Ю. Б. Харитону. Они носят уточняющий характер и касаются основных технических требований к конструкции ядерного заряда. Но утверждающей подписи Харитона на них нет.

В упоминавшемся выше послании Б. Л. Ванникова в адрес Л. П. Берии впервые был поставлен вопрос о привлечении к осуществлению атомного проекта большого числа научно-исследовательских и производственных организаций оборонных ведомств, с тем чтобы не терять времени в период становления КБ-11. Одновременно подчеркивалось, что с августа 1946 года все конструкторские и экспериментальные разработки должны производиться в ядерном центре или по его техническим заданиям организациями, уже привлеченными к атомной программе. Исходили из того, что к моменту создания самой организации КБ-11 как головной в атомном проекте будет создан хороший научный и кадровый задел. Собственно, с этого письма можно вести отсчет начала формирования коллектива объекта как самостоятельного и главного исполнителя атомного проекта.

Одним из важнейших направлений работ по созданию атомной бомбы было достижение высочайшей плотности делящегося вещества путем сжатия. Наработки в этой области осуществлялись в Институте машиноведения АН СССР в Москве. Изучением процессов сжатия занималась группа сотрудников во главе с В. А. Цукерманом и Л. В. Альтшулером.

Для «дообъектовского» периода жизни атомного проекта характерна деятельность, разбросанная по различным организациям. Лев Владимирович Альтшулер о своих первых шагах в атомном проекте рассказывал так: «Мое участие в атомном проекте началось с середины 1946 года, когда я еще работал в Институте машиноведения АН СССР в лаборатории В. А. Цукермана. Во время посещения нашей лаборатории Ю. Б. Харитон в довольно туманных выражениях предложил нам принять участие в работе над одной очень сложной и интересной проблемой. Было сказано, что начать работу мы сможем в Москве, но для ее завершения нужно будет на полтора-два года из Москвы уехать. Сроки эти растянулись для нас на десятилетия. С совершенно новой для меня тематикой я познакомился в Институте химической физики в группе Я. Б. Зельдовича. Обсуждения велись в небольшой комнате у доски, к которой для мела и меловой тряпки была прибита… рваная калоша. Стиль обсуждения был самый непринужденный. Во время одной из встреч Яков Борисович, виртуозно упростив варианты получения сверхкритических состояний, предложил мне их проанализировать…» С сентября 1946 года Л. В. Альтшулер — старший научный сотрудник КБ-11 и с мая 1947 года — начальник одной из научно-исследовательских лабораторий ядерного центра. Более двадцати лет интенсивного труда было отдано этой работе. В сорок лет — доктор физико-математических наук, с 1956 года — профессор. За время работы во ВНИИЭФ удостоен нескольких высоких государственных наград, звания лауреата Ленинской и дважды — Государственной премий. И это все при том, что «компетентные органы» категорически возражали против его участия в проекте. Ю. Б. Харитон не раз в этой связи вспоминал ситуацию с Л. В. Альтшулером, который не скрывал своих симпатий к «буржуазной девке» — генетике и антипатий к народному академику Лысенко. Служба безопасности решила удалить строптивого специалиста. Л. В. Альтшулер рассказывал, что как-то вечером Юлий Борисович позвонил ему домой и посоветовал наутро не выходить на работу под предлогом болезни. Сохранил Альтшулера для истории телефонный звонок Харитона Берии. Разговор был коротким. Получив на свой вопрос: «Он вам очень нужен?» утвердительный ответ, Берия сказал: «Ну ладно!» — и повесил трубку. Инцидент был исчерпан. Так что определенная дифференциация в подходах к работникам существовала. И в то время все это прекрасно понимали. Во всяком случае, чрезмерно активному Альтшулеру бросали, как он сам выражался, «спасательный круг» не единожды. В другой раз, когда госбезопасность заинтересовали какие-то рассуждения Альтшулера о демократии, дело завершилось воспитательной беседой у министра Ванникова. В течение получаса не в меру ретивый защитник демократии молча выслушивал наставления о вреде последней.