Повседневная жизнь Арзамаса-16 - Владимир Матюшкин

Страница, связанная с уничтожением двух саровских церквей, — одна из печальных в истории отечественного ядерного центра. Конечно, следует учитывать общую ситуацию в атеистической стране с нигилистическим отношением к своему религиозному прошлому. Но тем не менее многое зависело от конкретного руководителя.

В годы руководства П. М. Зернова основные строения Саровского монастыря «устояли». В 1951 году, летом, новый начальник КБ-11 Анатолий Сергеевич Александров направил в ПГУ письмо. Руководство извещалось о том, что принято решение о разрушении Успенского собора. Объяснялось это тем, что здание бывшего собора в центре поселка находится в угрожающем состоянии. С южной стороны стена собора дала новую вертикальную трещину снизу доверху, которая с каждым днем увеличивается. Мнение специалистов таково: от сейсмических сотрясений и главным образом от действий ударных волн, возникающих при подрывных работах, ведущихся на объекте, здание собора в его нынешнем состоянии представляет угрозу для соседних зданий и прохожих. Поскольку производить разборку здания обычными методами опасно, целесообразно принять решение о подрыве четырех внутренних колонн собора, с тем чтобы все пять куполов обрушились вовнутрь здания без разрушения стен[65].

Руководство информировалось также о том, что подготовительные работы по подрыву здания собора уже проводятся и ими руководит Мальский, имеющий диплом на производство подобного рода операций. При этом в письме излагаются две просьбы. Первая — поручить произвести завершение всех подготовительных работ к взрыву собора силами заключенных. И вторая — срочно прислать на объект экспертов, которые могли бы дать оценку намеченным работам, или еще лучше — опытных подрывников, которые осуществили бы взрыв собора.

Сегодня можно усомниться в обоснованности уничтожения жемчужины бывшего Саровского монастыря. В архиве ядерного центра нет документов, которые свидетельствовали бы о том, что был проведен осмотр-экспертиза здания на предмет надежности его несущих конструкций. Многие жители города из тех, кто видел Успенский собор до взрыва, напрочь отрицают наличие каких бы то ни было трещин. Да и нельзя не обратить внимания на то, что в самом письме А. С. Александрова акценты расставлены достаточно ясно — выделяется просьба о присылке на объект не экспертов, а подрывников. Вопрос для него по существу был уже решен. Дело оставалось за немногим — получить санкцию Центра.

Ожидать от не проживающих в городе руководителей Ванникова или Завенягина запрета на уничтожение собора в то время было бы нереальным. Эти люди жили в очень жесткой «системе координат», мыслили теми представлениями, которые сформировало у них время. А оно диктовало одно — прошлому нет места в нашей жизни! Но жизнь сложнее. И хотя Б. Г. Музруков и П. М. Зернов, так же как и московские руководители атомного проекта, были детьми своего времени, но они жили в этом городе! И, видимо, уже по-другому относились к тому, что стало им родным, по-человечески близким. А. С. Александров не успел проникнуться этим своеобразным, Саровским «духом»… Поэтому и решение принималось легко, и «добро» Центра было получено. Оперативно создали группу из офицеров инженерных войск. Непосредственное руководство организацией и проведением подрыва Успенского собора осуществлялось Г. П. Ломинским. В 1951 году собор перестал существовать, а вслед за этим был взорван еще один храм Саровского монастыря — храм Живоносного Источника. Это было сделано в период того же, не очень продолжительного, руководства Александровым. По поводу второго храма даже переписки с Центром не велось, во всяком случае, никакого документального подтверждения этому в архивах ядерного центра не найдено.

В конце 50-х годов на месте взорванного Успенского собора был разбит сквер, в центре которого поставили трафаретный памятник М. Горькому, напоминающий многие, разбросанные ныне по площадям и паркам российских городов.

Однако прошлое живо, пока живет память о нем. Поэтому и восстановлены здесь ныне Успенский Собор, другие церкви, воздвигнут и памятник Серафиму Саровскому. Многие новообретения последнего времени возвращают здешним местам колорит прошлых эпох российской истории. Но, как это не раз было в прошлом, восстанавливаем одно — ломаем другое.

Кстати сказать, после событий начала пятидесятых годов, нанесших столь большой и невосполнимый урон историческому облику города, предпринимались неоднократные попытки очередных искусственных «обновлений». Одна из них была связана с колокольней бывшего монастыря. На этот раз варварское разрушение удалось остановить. Многие считают, что произошло это благодаря Борису Глебовичу Музрукову, который сменил на посту директора КБ-11 «разрушителя» А. С. Александрова. Б. Г. Музруков использовал всю свою власть и влияние, чтобы отстоять колокольню, несмотря на сильное давление сторонников ее разрушения, главным мотивом которых были соображения секретности: башня, мол, слишком высока (81 метр), видна с самолета, четко обозначает месторасположение объекта и т. п.

Но обошлось… Колокольню сберегли, секретность сохранили, а городу-объекту оставили на память его символ, «визитную карточку». Теперь на многих материалах, фотографиях, исходящих отсюда, из Арзамаса-16, изображена башня-колокольня, которая как бы символизирует ядерный центр. Жизнь еще раз доказала, что сохраненное прошлое облагораживает настоящее, придает веры в будущее.

Человечество достаточно долго шло к пониманию того, что человек много сложнее, чем материальная среда его существования. Парадокс, но даже нейтронную бомбу называли гуманной за то, что она уничтожает все живое, не разрушая зданий и сооружений. Величайшим же достижением Ю. Б. Харитона я бы назвал создание коллектива института, который и сегодня, после откровенного достаточно продолжительного периода его уничтожения, сумел выжить и сохранить способность на генерацию идей и доведение их до образца-пилота, проходя промежуточные стадии и математического моделирования, и экспериментальных работ, и сложнейших газодинамических исследований, и тонких исследований в области ядерной физики.

Формирование коллектива являлось задачей более трудной, чем создание материальной ткани города.

Для мемуарной литературы характерно зачастую повышенное внимание к деталям, не имеющим столь уж существенного значения для главных событий описываемых периодов. Например, большое любопытство проявляется к расшифровке самого названия первой отечественной атомной бомбы. У нее имеется несколько официальных обозначений: «изделие 501», атомный заряд «1–200», «РДС-1». Однако уже за этими ничего не говорящими непосвященному человеку наименованиями скрыты людские имена и судьбы. Номерные обозначения воспринимаются сегодня как некая историческая данность, не вызывающая никаких толкований. Что же касается аббревиатуры «РДС», то здесь открывается простор для разного рода догадок и предположений. В мемуарной литературе упоминаются три варианта. Первый — как «Реактивный двигатель Сталина». Кстати, на Западе традиционно используют имя Сталина на американский манер в своем обозначении атомных бомб советского производства — «Джо-1», «Джо-2» и т. д. Второе толкование «РДС» — «Россия делает сама». Третья версия, более прозаическая и реальная — «Реактивный двигатель специальный».