Неоновые боги - Кэти Роберт

Его голос звучит так низко, что я скорее чувствую его телом, а не воспринимаю на слух.

– Твоя киска принадлежит мне, и я могу делать с ней все, что пожелаю. На публике. Наедине. Где только захочу. Точно так же и ты, маленькая сирена, тоже моя.

– Если я твоя… – И это правда. Я, без сомнений, принадлежу ему. Не сумев совладать с дыханием, я еле выговариваю следующие слова: – Тогда и ты тоже мой.

– Да. – Его грубый голос раздается возле моего уха. – Черт, да, я твой.

Я сильно кончаю, извиваясь под его ладонью и на члене. Аид снова наклоняет меня над диваном и кончает, совершив несколько грубых толчков. Он выходит, но я едва успеваю заметить, что больше не чувствую его спиной, как он возвращается и берет меня на руки. После ночи, когда мы впервые побывали на зимнем рынке, я прекратила делать вид, будто возражаю, чтобы он носил меня на руках. Мы оба знаем, что это не так, потому что мне эти моменты нравятся так же сильно, как и ему.

Он идет в комнату, которая стала нашей спальней, и ставит меня на ноги. Я перехватываю его запястье, пока он не успел по обыкновению потянуться к выключателю.

– Аид?

– Да?

Желание опустить взгляд, оставить этот вопрос оказывается почти непреодолимым, но после того, как он потребовал от меня быть честной и уязвимой перед ним, я могу лишь потребовать того же в ответ. Смотрю ему в глаза.

– Не выключай свет. Пожалуйста.

Он замирает, мне кажется, даже перестает дышать.

– Тебе не понравится.

– Я бы не стала просить, если бы не хотела этого. – Знаю, что стоит перестать настаивать, но ничего не могу с собой поделать. – Неужели ты не веришь, что я не отвернусь?

Он делает судорожный вздох.

– Дело не в этом.

А кажется, что в этом. Но озвучив эту мысль, я поставлю его в ужасное положение. Я хочу, чтобы он доверял мне так же, как хочет, чтобы доверяла ему я. Принуждением я этого не добьюсь. Я неохотно отпускаю его запястье.

– Ладно.

– Персефона… – Он колеблется. – Ты уверена?

В груди что-то трепещет – что-то своей легкостью и зыбкостью похожее на надежду, но отчего-то сильнее ее.

– Да, если тебя это устраивает.

– Хорошо. – Его руки тянутся к пуговицам рубашки и замирают. – Хорошо, – повторяет он. И медленно, мучительно медленно начинает снимать с себя одежду.

Я велю себе не смотреть, но не могу не упиваться его видом. Я дотрагивалась до его шрамов, но при свете их вид едва не повергает в ужас. От той опасности, в которой он оказался, боли, которую пережил, у меня перехватывает дыхание. Ожоги покрывают почти весь его торс и переходят на правое бедро. На ногах тоже видны шрамы, но отнюдь не такие, как на спине и груди.

Зевс сделал это с ним.

Этот ублюдок убил бы маленького ребенка, как убил и его родителей.

От желания обнять этого человека и защитить мой голос становится пылким.

– Ты прекрасен.

– Не лги мне.

– Я серьезно. – Тянусь и осторожно прижимаю ладони к его груди. Я уже множество раз прикасалась к нему в этом месте, но сейчас впервые вижу его целиком. В глубине души я гадаю, что случилось с ним за годы, прошедшие после пожара, отчего он стал так усердно скрывать себя даже во время секса, и бурлящее во мне желание защитить его становится сильнее. Я не могу исцелить его шрамы – ни внутренние, ни внешние, но, конечно, могу чем-то ему помочь. – Для меня ты прекрасен. Шрамы – часть твоей красоты, часть тебя. Они рассказывают о том, что ты пережил, о твоей силе. Этот ублюдок пытался убить тебя, когда ты был ребенком, но ты выжил. Ты победишь его, Аид. Победишь.

Он отвечает тенью улыбки.

– Я не хочу его побеждать. Я хочу его смерти.

Глава 21. Аид

Просыпаюсь, держа Персефону в объятиях. Первый миг пробуждения и тепло ее тела стали любимой частью дня. Вопреки ее словам в первую ночь, она все же любит обниматься, и, в каком бы положении мы ни засыпали, всегда умудряется прижаться ко мне в темноте. Снова и снова, каждую ночь, которую мы проводим в моей постели.

Будь я оптимистом, то воспринял бы это как знак чего-то большего. Но я-то знаю. Ей нравится, чем мы занимаемся вместе. Даже я ей в какой-то степени нравлюсь. Но мы вместе лишь по той причине, что идем параллельными путями к мести Зевсу. И, как только цель будет достигнута, этому настанет конец.

Мы не настолько глупы, чтобы поверить, что прошедшие несколько недель не были затишьем перед бурей. Все считают, что Зевс действует громко и стремительно, но так он поступает, чтобы отвлечь внимание от того, что делает втихаря. Уже три недели он появляется на вечеринках и делает вид, будто ничего не произошло. Деметра не стала открыто исполнять свою угрозу, но поставки в нижний город заметно сократились. Если бы мы не потратили многие годы на подготовку к чему-то подобному, мои люди сейчас бы пострадали.

Всему виной гордость.

Смахиваю золотистые волосы Персефоны с ее лица. Будь я хорошим человеком… Но я не такой. Сам встал на этот путь и пройду его до конца. Ее желание разыграть фантазию, которую я описал ей в ту ночь, должно привести меня в восторг. Возможно, чтобы заставить Зевса действовать, недостаточно того, что она меня трахает, но каждый раз, когда она скачет на моем члене у всех на глазах, мы приближаемся к этой точке. Каждый раз, когда люди распускают слухи о том, что видели у меня в игровой комнате, ее ценность в глазах Зевса уменьшается. Гениальный ход, чего не скажешь о причинах, побудивших меня его совершить.

Она хочет этого. А я хочу дать ей желаемое. Для меня этого достаточно.

Персефона шевелится и, отрыв карие глаза, улыбается.

– Доброе утро.

Глухой удар в груди, который в ее присутствии случается все чаще и чаще. Я не могу удержаться от ответной улыбки, хотя скорее мне хочется убраться к чертям из этой кровати и идти, не останавливаясь, пока не возьму себя в руки. Если я прежде не испытывал таких чувств, это не значит, что я не осознаю, что происходит.

Я влюбляюсь в нее.

Возможно, если отстранюсь сейчас, то успею спасти себя, но уже не уверен. В любом случае это не имеет значения. Я не остановлюсь, пока не буду вынужден, и неважно, сколько боли испытаю, когда все закончится. Снова глажу ее по волосам.

– Доброе утро.

Персефона прижимается ближе и кладет голову на мою усеянную шрамами грудь, будто их вид не вызывает у нее отвращения. Кто знает? Может, и не вызывает. Хотя она такая одна. Как-то раз во время отношений в юности я обнажился перед партнером, и его реакция оказалась достаточно сильной, чтобы гарантировать, что я не сделаю этого больше никогда. Возможно, другие мои партнеры оказались бы более доброжелательными, но я не дал им шанса.

Такого, какой даю сейчас ей.

– Все в порядке? – Ее рука подрагивает, будто Персефона хочет прикоснуться ко мне, но потом заставляет себя опустить ее мне на поясницу. С уважением относится к тому, что мне по-прежнему очень трудно лежать в утреннем свете, выставив шрамы на виду. – На этой неделе ты почти ничего не говорил о линиях поставки и прочем.

Медленно выдохнув, стараюсь расслабиться. Сам не знаю, чего хочу: чтобы она прикасалась ко мне или не прикасалась. Видимо, во всем, что касается этой женщины, я вообще ни черта не знаю. И чуть ли не испытываю облегчение от возможности сосредоточиться на