Танец семи покрывал - Вера Ветковская

— Поздравляю, — равнодушно бросил Чон. — Стало быть, свадьба не за горами?

— Выпей с нами, — предложила Стася.

Чон, не сняв пальто, плюхнулся на стул и протянул пустой бокал Стефану. Тот налил вина. Стася напряженно смотрела на мужа. Зара улыбалась.

Чон поднял свой бокал, но держал его так, что с ним неудобно было чокнуться.

— У тебя уже есть белое платье, Зара? — не замечая протянутых к нему рук с бокалами, спросил Чон.

— Пока нет, — ответил за нее Стефан. — Но салон для новобрачных рядом, мы купим…

— Непременно купите белое, — продолжал Чон. — Хочешь, Зара, я подарю тебе свадебный наряд? Это будет моим свадебным подарком.

Чон произнес эти слова вполне дружелюбным тоном, как будто желал разрядить атмосферу за столом, и тем не менее продолжал держать свой бокал так, что надо было привстать со своего стула, чтобы дотянуться до него.

— Нет, это я сам, — возразил Стефан, твердо держа свой бокал перед самым носом Чона. — Ты что-нибудь другое подари, друг…

— Что другое, Зара? — осклабясь, спросил Чон. — Может, книгу о вкусной и здоровой пище? Или набор столовых ножей?

— Мы что-нибудь придумаем, — почти строго сказала ему Стася.

— Хорошая вещь шампанское. — Павел быстро чокнулся со Стефаном. — Особенно по такому славному случаю.

Все выпили, и только после этого Зара спохватилась:

— Ты не пожелал нам счастья…

— Ах, счастье! — пренебрежительно махнул рукой Чон. — Конечно, счастье… Все только и думают напряженно с утра до ночи о том, как бы им стать счастливыми, — пьяным голосом продолжал он. — Что ж, от души желаю вам этого самого счастья, чтобы оно не слишком быстро прошло…

Стася подумала, что он говорит о себе, и к горлу ее подступили слезы. Последнее время такие приступы, похожие на приступы удушья, часто случались с нею, но она не давала волю слезам.

Стася постаралась успокоить себя мыслью, что, слава богу, помолвка брата прошла нормально, по крайней мере с чисто внешней стороны.

Да и все как будто немного успокоились.

Но на другой день Чон выкинул такую безобразную шутку, после которой сделалось ясно — той или другой паре придется покинуть дом.

Зара в саду развешивала на веревки, протянутые между деревьями, выстиранные простыни и пододеяльники, которые, по мере выполаскивания, подносил ей Стефан. Стася стирала. Стоял солнечный, сухой день.

— Эй! Зара!

Зара обернулась на оклик Чона и взглянула на веранду.

Чон стоял наверху и целился в нее из ружья.

Зара завизжала, упав на снег и обеими руками заслоняясь от выстрела, который сейчас прозвучит, в этом она не сомневалась.

Из дома выскочил Стефан и, не поняв еще, что произошло, стал поднимать Зару с земли.

— Он убьет меня! Он убьет меня! — вцепившись в Стефана и пытаясь заслониться им от пули, кричала Зара.

— Кто?

— Я, — отозвался со своей веранды Чон, не отводя прицела с двух фигур. — Я, Стеф, брат. Это она про меня.

Стефан заслонил собою Зару. Зара припала к его спине.

— Ты переходишь всякие границы, Павел, — холодно произнес Стеф. — Убери ружье. Если не боишься, что я врежу тебе между глаз, спускайся вниз.

Чон положил ружье на пол, перелез через перила и спрыгнул вниз.

Не успел он приземлиться, как Стефан бросился на него.

Тут подошла с новой стопкой белья Стася, которая ничего не слышала из-за шума стиральной машины, и бросилась их разнимать.

Никто не взглянул в сторону Зары. Но если бы кто-нибудь из них успел перехватить усмешку, искривившую ее губы, тому человеку стало бы не по себе.

— Все, все, — произнес Чон, вырываясь из рук Стефана и стряхивая с себя руки Стаси, обхватившие его. — Все, кончено. Завтра уезжаю в Конаково.

Павел Переверзев выскочил из маршрутного такси возле салона для новобрачных с чувством, будто он вернулся домой.

Это чувство возникало у него всякий раз, когда он возвращался в какой-нибудь временно обжитый им угол — в клуб, где он подряжался делать халтуру, в квартиру приятеля, оставленную на его попечение, в мастерскую скульптора Веселова…

А между тем у него в Москве была своя однокомнатная квартира, отданная им восемь лет назад семье двоюродной сестры, которая долго не могла получить собственное жилье, а недавно известила Павла открыткой, что ордер уже получен, осталось только назначить день переезда.

Открытка была получена Павлом в начале февраля; еще месяц он прокантовался в летнем домике возле дачи, которую его бригада подвела под кровлю в конце осени. В начале марта Павел наконец вернулся в Москву.

Сначала он было собрался ехать к себе в Строгино в надежде, что семья сестры уже выехала оттуда, но, во-первых, надежда была, а уверенности не было, а во-вторых, ему очень хотелось увидеть Стасю, да и Чона тоже.

Но когда Павел миновал бывшее здание горисполкома на Тимирязевской, вышел на дорожку, петляющую между особняков, прошел под гигантским бюстом вождя, он решил, что, наверное, не стоит сваливаться на голову любимым друзьям среди ночи. Павел чуть было не повернул назад, но тут вспомнил о Марианне.

Лучше будет, если он сначала стукнется к ней, может, даже переночует у нее, если она его пустит. Да и надо ли ему видеть Стасю? Чон все поймет по его лицу, Переверзеву так и не удалось в течение своей долгой жизни научиться скрывать свои чувства.

Марианна встретила его так, как будто он только вчера уехал.

— Тебя покормить?

— Если можно, — озираясь в ее комнате, полной уже знакомых ему кошек, согласился Павел.

— У меня, правда, ничего нет, — тут же сообщила Марианна. — Печенье, чай… Я по-прежнему у себя дома не готовлю.

— Печенье сойдет.

— Озеровская тебя хвалила. Сказала, трудились стахановским методом. Поставили, значит, хоромы?

— Теперь работа только отделочникам, — сказал Павел. — Но это весной.

— Заплатила тебе нормально?

— Нормально. Что-то я у тебя никогда не видел котят?..

— Я стерилизую своих девчат. Не могу топить потомство.

— Как там? — не выдержал Павел, кивнув в сторону Стасиного дома.

Марианна молча удалилась на кухню, поставила чайник, дождалась, пока он закипит, заварила чай в глиняной чашке, вернулась с подносом, на котором стояли только этот чай и печенье.

— Марьяша, я спросил, как Чон?

Марианна нехотя пожала плечами:

— Мы бы все хотели знать, как Чон… Твой друг однажды утром собрался, поехал за вещами к тому скульптору, у которого вы жили, а потом умотал в Конаково.