Влюбленный герцог - Гэлен Фоули

Что же до обещания покарать Долфа, он, судя по всему, вообще о нем забыл. Колдфелл пришел к выводу, что виновата в этом его белокурая чаровница, эта красавица куртизанка, прелести которой отвлекли Хоуксклифа от его клятвы отомстить за Люси. Хоуксклиф явно подпал под ее чары.

Поскольку Колдфелл и сам был неравнодушен к красоте, он не мог осуждать прекрасную мисс Бел Гамильтон за ее образ жизни. Чего он не одобрял — так это того, что она практически взяла на себя попечение о Найт-Хаусе, о прислуге и даже о самом герцоге. Она держалась как герцогиня, — а не как девка, и Колдфеллу это вовсе не нравилось, поскольку он твердо решил сделать свою дочь девятой герцогиней Хоуксклиф.

Роберт и Джульет прекрасно подойдут друг другу.

Колдфелл знал, что у него есть грехи, но если у него и была какая-то добродетель, так это то, что он — самый заботливый и нежный отец в мире. Прежде чем покинуть этот мир, он намерен увидеть свою единственную дочь отданной за хорошего человека, который будет о ней заботиться. Кому, кроме Хоуксклифа, можно доверить его нежную, хрупкую, больную девочку? У кого еще найдется столько благородства, чтобы обвенчаться с монастырски невинной барышней, прекрасно понимая при этом, что она не слабоумная, что просто перенесенная в детстве желтая лихорадка лишила Джульет слуха?

В отличие от известной куртизанки, разделяющей ложе с герцогом, Джульет была совершенно несведуща в светских делах. Вряд ли она смогла бы провести обычный лондонский сезон. Судьба лишила ее великолепного дебюта, на который имеет право любая знатная барышня. Она не может танцевать — она не слышит музыки. Для нее почти невозможен разговор с малознакомыми людьми, хотя она довольно легко читает по губам своего отца и няни. Она робка, как юная самочка, и так же мила.

Будучи по-рыцарски благородным, Хоуксклиф не сможет отказаться, когда увидит синие, исполненные изумления глаза Джульет и ее шоколадного цвета локоны. Колдфелл на это рассчитывал. Их первенец-сын — его будущий внук — унаследует герцогство, и тогда он, Колдфелл, сможет сойти в могилу, зная, что его дочь и имущество в хороших руках.

Пусть Хоуксклиф держит при себе свою блудницу, подумал Колдфелл. Это сведет к минимуму супружеские обязанности Джульет.

В этот момент двустворчатая дверь, ведущая из гостиной в столовую, отворилась и появился величественный дворецкий в белых перчатках.

— Кушать подано, — с поклоном сообщил он ровным, полным достоинства голосом.

— Веллингтон, окажите мне честь… — И Хоуксклиф представил Железному Герцогу свою любовницу.

Высокий, неприступный, с военной выправкой, великий генерал коротко улыбнулся Бел, предлагая ей руку.

— Мисс Гамильтон, почту за честь. Та изящно оперлась на его руку.

Конечно, цинично подумал Хоук, глядя, как они шествуют в столовую, куртизанка — такой же завоеватель, как и генерал.

Красота Бел, не мог не признаться Хоук, вызывала у всех восторг. Ни один мужчина, сколько бы лет ему ни было, не мог устоять перед ее чарами. Ее безмятежная, таинственная улыбка была пленительна. Особенно ослепленным казался Элдон. Лорд-канцлер сидел рядом с ней на диване и, наверное, попытался бы усадить ее на свои костлявые колени, не будь здесь Хоуксклифа. А она, пожалуй, согласилась бы — не бесплатно, конечно.

У Прекрасной Гамильтон был свой стиль. Ее божественное тело было окутано облегающим муслиновым платьем бледного жемчужно-розового цвета. Если огненноволосая Люси, с ее страстью и жаждой жизни, была пламенем, то Бел Гамильтон — это лед, подумал Колдфелл, лед сверкающий, многогранный, играющий, как превосходный бриллиант. Но он вполне мог себе представить, как она тает в объятиях Хоуксклифа.

Замыкая шествие, мрачный красавец — молодой герцог — обратился к присутствующим со сдержанной сердечной улыбкой, указав рукой на столовую: — Джентльмены, прошу вас.

Колдфелл дружелюбно кивнул хозяину дома и, проковыляв мимо него, вошел в столовую. Он заметил, мысленно усмехнувшись, что стол накрыт безупречно. Куртизанка была умелой хозяйкой. Она не упустила ни одной мелочи. Восковые свечи отражали прекрасную полировку резного красного дерева и мерцали на столовом серебре в стиле рококо и многоярусной вазе, возвышавшейся в середине стола. Маленькие изящные чашечки для омовения рук с водой, в которой плавали цветки апельсина, ждали на безупречной белой льняной скатерти. В каждом углу стояли наготове ливрейные лакеи в париках.

Хоуксклиф сел на свое место во главе стола и посмотрел на противоположный конец, где сидела его любовница. Легкая интимная улыбка изогнула его губы. Колдфелл видел, как они обменялись понимающими взглядами. Они действовали так слаженно, словно исполняли некий изящный непрерывный танец.

Колдфелл тайком посматривал на них. Всякому было ясно, что эта женщина подходит Хоуксклифу. Вид у него был не такой мрачный и озабоченный, как раньше; в карих глазах не было привычной боли. Любовница знала, как с ним обращаться: она к месту вставляла свои очаровательные замечания, когда они находились в гостиной и один из гостей попытался наговорить герцогу дерзостей.

И еще он заметил, что мисс Гамильтон выглядела поначалу взволнованной, когда гости только начали прибывать, но Роберт успокоил ее всего лишь одним прикосновением к ее локтю — прикосновением, которое говорило о целом мире привязанности и доверия. И, наблюдая, как они едва заметно переглядываются, Колдфелл внезапно все понял.

Они любят друг друга.

В столовую внесли гусятину и жареную форель, дичь и сочную телятину с бесконечным количеством гарниров, и среди них красная тушеная капуста и иерусалимские артишоки. Колдфелл, расправив на коленях белоснежную салфетку, погрузил пальцы в ароматную воду.

Прекрасно, подумал он. Пора принимать крутые меры.

Казалось, все идет гладко, но Бел так нервничала, что смогла съесть лишь несколько кусочков жареной индейки и слегка пощипать омара. Пока они сидели в гостиной, ее задачей было расположить магнатов в пользу Роберта, но теперь, когда все перешли в столовую, ее больше интересовали писатели. Ведь нужно, чтобы у тебя за столом сидели и поэты, правда? Только виги говорят во время еды о политике.

Она попыталась заставить Вальтера Скотта рассказать, над чем он сейчас работает, но единственное, о чем тот соизволил поговорить, были не его восхитительные сказки о рыцарских временах, а Абботсфорд, великолепный дом в средневековом стиле, который он вот уже много лет строил в Бордерсе.

Любезно улыбаясь, Бел мысленно велела себе не забывать, что писатели-романисты обычно весьма многоречивы, и тогда она с надеждой обратилась к Роберту Саути. Конечно же, этот известный поэт с прекрасными манерами скажет что-нибудь поэтическое, но он оказался настоящим занудой, и главной темой его разговоров была не муза, а отвратительный мерзкий язычник, лорд Байрон, которого Саути безмерно презирал.

Бел встретилась взглядом со своим покровителем, и оба чуть не рассмеялись над ревнивым писательским брюзжанием. Вот тебе и поэзия! Роберт что-то деликатно спросил у мистера Саути по поводу его превосходной «Жизни Нельсона», все заспорили, и даже молчаливый Веллингтон присоединился к общему разговору, предложив тост. Все дружно выпили за Нельсона.