Кризис человечества. Выживет ли Россия в нерусской смуте? - Михаил Делягин

Как всегда, Россия бежит впереди паровоза и показывает всему миру, куда он будет двигаться. А мир этого никак не поймет и думает, что мы отсталые, — а мы просто передовые. Так что в плане государства — тут для меня нет никакой конспирологии, а все тут понятно. Ничего не менялось в нем. Каким оно было у нас, так и продолжало существовать. Это, с одной стороны, одна очень плохая тенденция. Если капитализм рухнет, то у нас есть наследник, который подберет все это государство, и ввергнет нас в новый феодализм. Это совершенно очевидная перспектива, и я считаю, что это очень плохая тенденция. С одной стороны…

С другой стороны, я вижу, что пока можно надеяться на то, что удастся переломить эту тенденцию, опять-таки, с помощью того самого государства в кризисный момент. Именно, почему я и говорю, что слежу и смотрю за государством. Оно может нас как назад потянуть, в феодализм, так и может при некоторых условиях, — если мы об этом начнем говорить, — вытаскивать вперед. Вперед — это куда-нибудь вперед. Для меня вперед — это значит создавать что-то новое. Феодализм — это старое, это назад. Вперед — это новое.

Реплика:

— Помните: да здравствует рабовладельческий строй — светлое будущее человечества!?

О.В. Григорьев:

— Итак, куда вперед вытаскивать? Опять-таки, другой силы я не вижу, кроме государства. Хотело оно или не хотело. Хотя, конечно, оно как было феодальным, таковым и является.

Конечно, оно эволюционировало за эти двести лет довольно сильно. Появилось много новых перемычек, связей, механизмов, внутренних подходов и внутренних отношений — внутри государства. Их надо изучать, понимать. Надо смотреть, можно ли ими воспользоваться.

Конечно, самое главное, определить, хотя бы теоретически, что это такое — вперед? Вот этим я и предлагаю заняться.

XXX:

— Я как голос практикующий. Я не из ученого мира, хотя не чужд всему прогрессивному. Знаете, настолько слово «кризис» сейчас плотно зависло в медийном пространстве. Я бы даже сказал шире. Оно, по определению Вернадского, уже зависло в ноосфере. Кто-то может сказать, что за последние несколько месяцев он не услышал или не сказал про себя слово «кризис» хотя бы случайно? Конечно, такие дни попадаются, но вряд ли их было много.

Как нас учили еще в школе, я вообще задумался о предмете. Сначала я посмотрел в толковых словарях, что это такое — слово «кризис». Потом не удовлетворился этим. Чего-то мне не хватает в плане понимания. Мы очень много говорим о кризисе. Считается, что понятие «кризис» само собой разумеющееся. В принципе, если рассматривать это на бытовом уровне, то это тогда, когда плохо или не здорово, плохое само — чувствие. В общем, что-то не так.

Я стал больше интересоваться, есть ли более глубокие исследования. Перед мной лежит несколько цитат. Прошу запастись терпением, потому что это относится к предмету. Я не к конспирологии сразу приступаю, а к этимологии слова «кризис». Поскольку еще в пионерской организации меня учили читать Козьму Пруткова, который, в свою очередь, учил: «Зри в корень!» Поэтому два слова выдам, а потом — некие заметки на полях. Потому что хорошо это или плохо, но рецептов ни у кого нет — ни национальных, ни межнациональных. Идет процесс поиска чего-то — может быть, поиска истины.

Итак, несколько заметок. Это — исследование философа, ученого, переводчика о кризисе и об этимологии этого слова. Во-первых, по известному слову Людвига Витгенштейна, кризис — это самое очевидное и наиболее употребимое, вместе с тем весьма скрытое и скрытие иного.

Дальше — кризис имеет греческое происхождение. Причем начинается от греческого глагола «отделяю, разбираю». Впервые в контексте своего исследования Аристотель употребил его. Обнаруживая проблему государственного управления, он сказал о необходимости отбора между достойными людьми. Кстати, это уже сегодня прозвучало, что у нас кризис — это кризис управленческого жанра. Это может быть кризис элиты, кризис корпоративной системы управления ит. д. Так что связь между словом «кризис» у Аристотеля и проблемы отбора между достойными людьми характерна.

Дальше, второе значение слова «кризис» — это суд. По мнению автора, именно оно стало судьбоносным как для философии, так — обращаю внимание — и для всей европейской культуры в целом. Здесь он приводит очень известный и яркий пример — это история суда над Сократом. Говорят, что наиболее остро проблема кризиса как философская проблема встает во время суда над этим философом. Что самое интересное? То, что суть самого известного в философской истории примера ответственного внимания человека к собственному бытию, деланию, верованию, думанию, говорению обнаруживается здесь не в досужей и непринужденной беседе, а в жестких условиях суда среди возмущенных и шумящих афинян.

Обращаю внимание на то, насколько здесь все верно сказано: внимание человека к собственному бытию, деланию, верованию, думанию и говорению. Если мы перекинемся в нашу действительность от этого далеко отстоящего от нас события, то можем сказать следующее. Рассматривая некоторые аспекты кризиса, которые сейчас возникли, мы пытаемся определить: этот кризис — чего? Понятно, что это — глобальный финансовый кризис. Это все понятно, и спусковой крючок этого глобального финансового кризиса все нашли на Уолл-стрит (Уолл-стрит здесь понимается как метафора). Понятно, что это — экономический кризис. Понятно, что это — кризис управленческий. Хотя, когда говорится о кризисе управления, надо понимать, что есть разные уровни управления. Есть государственное управление, есть корпоративное управление, и каждая тема заслуживает большого внимания.

В принципе, наверное, важно здесь отметить, — иоб этом уже частично говорилось здесь, — то, что природу кризиса надо искать за пределами чисто экономических подходов. Это — кризис ценностей, идей и доктрин. Каких? Это — уже другой вопрос. Каких-то — пока мы их не определили. Потому что у нас, судя по коммюнике, проект которого был подготовлен, — замашки почти как у Римского клуба, когда делался их первый доклад.

М.Е. Делягин:

— Мы поскромнее.

XXX:

— Не знаю. На самом деле, дело тут не в личной скромности, чему нас учили в советское время, или в ее отсутствии. Это — кризис ценностей, кризис доктрин. Мы должны определить, в какой области его искать. Если мы будем искать в экономической или макроэкономической области, то можем обратиться к историческим примерам. Тогда экономические доктрины, по которым жило довольно долгое время человечество, — по крайней мере, во второй половине XX века, возникали как результат размышлений на заданную тему. А заданной темой был кризис в виде Великой депрессии.

Вспомним, как появились основные экономические доктрины, одни из наиболее важных в XX веке. Кейнс: «Общая теория займа, процентов и денег». Это не было просто размышление большого экономиста, а это был поиск выхода в рамках Великой депрессии (книга была опубликована в 1936 году). До этого, кстати, Кейнс, когда он был военным советником и наблюдал за тем, как готовился Версальский договор, как он был тогда сформулирован, — он практически предсказал Вторую мировую войну, говоря о том, что нельзя так Германию ставить серьезно на колени. Увидите, чем это все закончится. Закончилось все Второй мировой.