Испорченная реальность - Джон Урбанчик

Я запил после ее смерти — странно, если учесть, что алкоголь ее и убил. Смесь собственного изобретения, включавшая химикаты и яды, которые она раздобыла в различных лабораториях и аптеках, как мне сказали, «адский коктейль», хотя и избавили от деталей. Остались три записки: одна для родителей, другая — для сестры, третья для наставника, доктора такого-то с факультета физики. Мы встречались четыре месяца. Я думал, это любовь, но записки для меня не оказалось. Ни слов утешения, ни объяснения, ни сожалений. Если и были знаки, я пропустил их. Для всех это было шоком.

Думаю, виски в том году подорожал.

Мне остались только обычные вопросы, хотя и на них я ответить не мог. Сделал ли я что-то не так? Подтолкнул ли ее? Мог ли спасти? Обрек ли на смерть?

Наконец я просто спросил: вдруг это моя вина?

Никто так не думал.

Депрессия ужасна. Мне никогда не ставили диагноза. Я не страдаю от нее постоянно, но иногда она возвращается, ненадолго, вместе с воспоминаниями о том, первом случае.

Я не ел, пропускал занятия, отвечал только на половину звонков и почти перестал говорить. Общие усилия моих друзей помогли, но я и сам хотел выкарабкаться. Они бы не вытащили меня из ямы, не протяни я руку.

Мне так и не удалось избавиться от чувства вины. Я не верил, что это случилось из-за меня, ничего подобного, но и не помог ей.

Сейчас я чувствую то же самое. Тяжесть в груди, безразличие, невозможность сконцентрироваться. Мысли плывут, как и мир перед глазами. Я хочу сдаться, заплакать, завыть, закричать, стрелять в воздух — просто так. У меня в руках смерть. Забавно, я всегда представлял ее женщиной. Но нет, это длинный, холодный, черный ствол Оливери и барабан, полный свинца.

У меня проблемы, и я понимаю это. Смотрю на Дайю. Возможно, ищу поддержки и утешения, но скорее всего — прощения.

Но вижу одобрение.

Что ж, и это неплохо.

Я проглатываю меланхолию, как кусочек печени, брюссельской капусты или сироп от кашля. Отгоняю ее — буду терзаться позже.

В квартире Иезавели нет телефона. На улицах нет машин и такси. Наверное, на автобус мы опоздали, но других вариантов не осталось.

Дайю трогает меня за руку. Вопросительно смотрит. Я киваю. Мы спускаемся по Куджи-Бэй-роуд. Нам везет. Согласно указателю на остановке, 373 ходит по ночам — каждый час. Здесь, у пляжа, нам попадаются люди.

К счастью, джинсы, которые украла Дайю, мне велики, как и футболка. Пистолет оттягивает карман — убран с глаз долой, но я о нем не забываю. Теперь он теплый — впитывает жар моего тела. Это странным образом меня утешает.

V

С автобусом есть проблемы.

Мы ждем недолго. С нами заходят еще три человека, все — одиночки, рассаживаются кто куда. Дайю занимает место в середине, я опускаюсь рядом с ней, и мы едем. Пропускаем несколько остановок — потому что на них никто не входит и не выходит, но довольно быстро набирается почти дюжина пассажиров.

Скоро мы сойдем на Оксфорд-стрит — в конце Гайд-парка, прямо перед поворотом на Элизабет. Тут-то и начинаются проблемы. Нам все еще нужно пересечь Сидней, добраться до Аннандейла, вернуться к дому матери Карен.

А город кишит призраками.

Я замечаю их, даже в глуши, между Куджи и Сиднеем, они сидят под деревьями, провожают автобус взглядами. Видят ли они нас или просто смотрят на каждый автобус? Сможем ли мы пройти по городу?

Теперь призраки с гор вернулись в Сидней, они ищут нас, хотят отомстить и, конечно, защитить реальность.

На одной из остановок у Сентенниал-парка в автобус входит призрак. Бросает монетки в руку водителя. Медленно идет по проходу. Девушка на переднем сиденье смотрит ему вслед, но он не замечает ее, а остальные — его. Он в серых одеждах, не таких рваных, как у некоторых призраков. Лицо открыто. Естественно, оно серое, с запавшими глазами. Он не хромает, скорей, припадает на одну ногу. Руки в перчатках, пальцы на левой дергаются. Тряска в автобусе его не беспокоит.

Дайю напрягается. Я тоже. Он проходит мимо. Садится позади и шепчет:

— Мы за вами наблюдаем.

Похоже, это их любимая фраза.

Я оборачиваюсь. Смотрю ему в глаза. Не знаю, что видит он, а я — пустоту: ни надежды, ни страха, ни злобы, ни доброты. Он расслаблен, одна рука лежит на спинке соседнего кресла. Яркое, серое ничто. Я спрашиваю:

— Зачем?

Он отвечает:

— Чтобы следить.

— Может, судить? — говорю я.

Он улыбается. Зубы у него отличные, белые и чистые — странный контраст с серыми губами. Улыбка даже кажется дружелюбной.

— Что будет, если меня помилуют? — спрашиваю я.

Он смотрит в окно:

— Так не бывает.

— Конечно. Вы защищаете реальность.

Теперь его глаза вспыхивают. Он смотрит на Дайю, потом снова на меня. Улыбка меркнет. Он шепчет:

— Вредители.

Значит, призраки нас ищут.

— Меня ждет смерть? — спрашиваю я. — Истребление?

Он смущается. Открывает рот, хочет что-то сказать, закрывает снова. Они угрожают, только если их много. В одиночку он такой же заблудший ребенок, как и мы. Но я все равно сжимаю рукоятку пистолета под футболкой. Не хочу неприятностей. Не знаю, смогу ли нажать на спусковой крючок дважды. Меня ждет дело. Миссия. А этот призрак, хоть и жалкий, стоит у меня на пути.

На следующей остановке в автобус входит второй призрак. Девушка на переднем сиденье тревожно ерзает, смотрит то на одну, то на другую тень.

— Шанс, — говорит Дайю, на этот раз не властно. Она утратила авторитет.

Второй призрак садится напротив. Автобус срывается с места. Призрак молчит, даже не смотрит на нас, просто сидит, положив руки на колени.

Хромой улыбается снова, просто сияет, качает головой:

— Без шансов.

— Игре конец? — спрашиваю я. Очевидно, так и есть. Что мне остается, перестрелять их?

Я могу это сделать.

Или могу ждать кавалерии, армии отбросов Иеремии, ведомой мстительным одноглазым ангелом по имени Иезавель. Это было бы прекрасно: эпизод войны, в которой я не стану участвовать.

Но этого не случится.

Мы почти добрались до города. Миновали Анзак-парэйд[50], едем по Оксфорд и Паддингтон. Еще остановка. Входит очередной призрак. Девушка на переднем сиденье сильно нервничает, один из парней в конце автобуса ерзает в кресле.

Теперь их трое.

Я не могу справиться со всеми. Может, и с одним не удастся.

У меня есть пистолет. Не то чтобы это было гарантией. Третий садится перед нами. Нас окружили.