Камера смертника - Борис Рудаков

Это была ночь сомнений и борьбы с собой. Это была ночь страшных воспоминаний. А утром я уже жалел, что выбросил тот наган, который сослужил мне хорошую службу. Два дня мне понадобилось на то, чтобы найти того, кто продаст мне пистолет. На это ушла вся моя месячная зарплата, но о том, что я скажу дома Ольге, я просто не думал. Потом решу!

Это был старенький, видавший виды пистолет Макарова. Местами виднелись даже следы ржавчины, но стрелял он исправно. И еще на нем был спилен заводской номер. Я догадывался, откуда он взялся, почему обошелся мне не так дорого, как я предполагал. События в Чечне дали толчок торговле оружием в таких масштабах, что вот эти «пукалки» и патроны подешевели сразу и в разы. Гадко, мерзко, но пусть и это преступление послужит целям возмездия, целям ликвидации преступности.

В тот вечер, который плавно перешел в ночь, вся троица во главе с Барановым недолго шлялась по улицам. Около двенадцати ночи парни потянулись на Промышленный проспект. Что там происходило почти каждую ночь, я уже знал. И знал прежде всего от автолюбителей, которые предупреждали друг друга, чтобы не совались ночью на эту улицу. Там устраивались бесшабашные и дикие гонки на машинах. И просто гонки, и соревнования на скорость трогания с места, и на набор скорости, и на развороты на большой скорости. И ясно было, кто там развлекался. Те, кому не жалко машин, те, кому папа купит другую взамен этой, изуродованной. И понятно, почему милиция не вмешается и не разгонит этих ночных гонщиков.

Я аккуратно и незаметно втерся в толпу зрителей, в основном молодняка с пивом в руках и завистливыми глазами. Смотрел, слушал, стискивая в кармане рукоятку пистолета, и думал только о том, чтобы не упустить случай, если он мне представится. И он представился.

На моих глазах затеялся какой-то спор, сути которого я не понял, но Паша Баранов убедил одного парня, что способен на его машине что-то доказать. И они договорились, что после третьего заезда Баранов это сделает.

Я понял, что мне нужно сделать. Баранов в машине будет один, он пролетит два квартала и потом развернется, чтобы ехать назад. Машина приметная – черная «девятка» с четырьмя дополнительными фарами на кронштейне, укрепленном на крыше. И сам Баранов приметен: на нем безрукавка ярко-красного цвета – судя по всему, от импортного горнолыжного костюма.

Времени у меня было всего минут десять. Я постарался незаметно отделиться от толпы зрителей и отойти за деревья тротуара, что пролегал между проезжей частью и забором машиностроительного завода. Прибавив шаг, я почти бегом преодолел это расстояние в два квартала под рев то и дело проносившихся туда и обратно машин ночных гонщиков. А затем, за закрытыми на ночь киосками, проделал ряд упражнений на восстановление дыхания.

Посторонних машин на этой улице не было. Практически все знали, что здесь творится по ночам. В квартале справа от меня медленно проехала милицейская желто-синяя машина. Это опять вызвало в душе целую бурю возмущения и ненависти. Это ведь в самом деле как раковая опухоль, метастазы которой проникли во все органы и уголки организма. Все знают, все друг друга покрывают, все между собой связаны. А что остается нам, мне?

Я стиснул зубы, нащупал в кармане рукоятку пистолета и плотно обхватил ее ладонью. Палец аккуратно лег поверх спусковой скобы. Я был готов. Рывок, и оружие окажется на свободе. Патрон давно загнан в патронник, мне останется только сдвинуть флажок предохранителя и отвести назад курок. До щелчка. Когда я тренировался, мне этот звук нравился – он был каким-то значительным, весомым. Как приговор, как последний забитый гвоздь. К примеру, в гроб.

Я стоял, прислонившись плечом к металлической стенке киоска, и ждал. Я сам был как этот щелчок взводимого курка, сам себе казался значимым. Я сознательно встал на эту борьбу, потому что был избран самой природой, самим мирозданием. Мне было дано вернуться с того света, выбраться из могилы, и теперь у меня есть право карать тех, кто нас в эту могилу толкает. Сначала те, кто толкнул лично меня; теперь пришла очередь тех, кто толкает других, в прямом или переносном смысле слова.

Я гуманен, я не стану убивать всех троих парней. Убью главаря, организатора, вдохновителя. Они поймут и ужаснутся! Им этого урока хватит на всю жизнь. А его отец, этот депутат, пусть вспомнит и осознает, что он такое вырастил, воспитал и есть ли у него моральное право быть депутатом.И отцы дружков Баранова после этого пусть схватятся в ужасе за головы, пусть поймут, насколько их дети были близки от смерти, от наказания. И вот оно! Решение и выход!

Я вдруг понял, зачем сейчас сделаю это. Не только для кары, не для возмездия. Богатенькие папаши поймут смысл этого убийства. Они обязательно испугаются, а когда поймут, что главный виновник мертв, тогда и заставят со страху своих сыновей признаться и подписаться. Вот тогда невиновный и окажется оправданным, он окажется на свободе.

От восторга, который вызвала эта догадка, я готов был заорать на всю улицу, захохотать в полный голос. Вот он смысл, высший смысл! Я слишком погряз в собственных проблемах, в унынии, в одиночестве, которое окутало меня, как утренний туман реку. Но есть в одиночестве и свое рациональное зерно. Ты размышляешь, ты страдаешь, мучаешься и прозреваешь…

Красная приметная куртка исчезла в кабине черной машины. Очень хорошо, что он надел ее сегодня, издалека видно. Я изготовился и в последний раз осмотрелся по сторонам. Прохожих не видно, машин нет, киоски и торговые палатки закрыты. Надо было бы посмотреть еще и соседнюю многоэтажку. Может, кто на балконе курит? Или у нее балконы выходят на другую сторону? Плевать, потому что машина приближается на бешеной скорости, ревет пробитый глушитель (или специально так сделанный); где-то тут Баранов затормозит и развернется. Не знаю, где и в какой момент, но планы я ему спутаю. Он еще не понимает, что живет последние секунды своей жизни…

Машина несется со скоростью явно больше ста километров в час. И не собирается тормозить. Вот уже скоро она поравняется со мной! Сначала я думал остановить Баранова, просто выйдя на дорогу и встав перед ним. Он просто обязан будет остановиться. Он даже выскочит из машины, чтобы поорать на меня, а я в этот момент его и убью, особенно насладившись тем, как перекосится от страха эта наглая, сытая и довольная рожа.

И тут я решил изменить план, особенно если учесть сложившуюся ситуацию. И ведь никто сразу ничего не поймет! И из-за рева мотора выстрелов могут не услышать. Или не сразу понять, что это выстрелы. Надо только попасть. А если не попаду, тогда первый вариант с выходом на дорогу, но только когда Баранов развернется. Молодец я, здорово придумал.

У меня было всего несколько секунд. Я шагнул к молодому вязу на тротуаре, поднял пистолет двумя руками на уровне глаз, прижав кисть к стволу для устойчивости. Я успел даже обрадоваться, что машина все же начала сбавлять скорость. Но это только лишь результат того, что водитель снял ногу с педали акселератора. И это хорошо, потому что, не имея тяги, машина менее управляемая.

Яочень тщательно прицелился, рука даже не прыгала. Поверх черной мушки увеличивалось в размере переднее правое колесо «девятки». До машины было не более пяти метров, когда я плавно нажал на спусковой крючок. Гулко ударил выстрел, и оружие дернулось в моей руке, обдав меня кислым запахом сгоревшего пороха. Я не успел обрадоваться и подумать, насколько звук выстрела скрылся за ревом двигателя, как машину на полном ходу бросило вправо. Скрежетнул по асфальту диск с пробитой покрышкой, машина зацепила высокий бордюрный камень и почти взлетела в воздух, переворачиваясь.